«Вот еще одна цель происходящего, – в отчаянии понял он. – Не просто вернуть к жизни Омму, но показать нам всем, что только Ахенаби пользуется расположением Королевы и он один решает, кому жить, а кому умирать. Внучка Мюяра, мой ребенок – не имеет значения, каким могущественным является придворный или его клан, Лорд Песни хочет, чтобы все знали: он укажет на любого, и Королева его поддержит».
Вийеки посмотрел на Утук’ку, которая наблюдала за страданиями девушки без малейшей жалости, и почувствовал, как что-то у него внутри ломается, нечто, присутствовавшее там всю жизнь – доверие и его убеждения, неколебимые прежде.
«Это могла быть моя дочь, – проносилось у него в голове снова и снова. – Это могла быть Нежеру».
Йа-Джаламу отчаянно металась на носилках, и на мгновение возникло ощущение, что сила агонии позволит разорвать тяжелые путы, которые ее сдерживали. Потом ее кости засияли. Сначала расцвел череп девушки, возник жаркий свет, заставивший бледную кожу сверкать, точно промасленный пергамент. Затем сжатые руки стали мощными источниками света, и над разорванными после судорожной агонии одеяниями начал подниматься дым. Через несколько мгновений одежда съежилась и потемнела, превратилась в дым и пепел прямо на коже цвета слоновой кости, пока внучка маршала не оказалась обнаженной, ее руки и ноги пылали, и все ее тайны предстали перед многочисленными зрителями.
А потом загорелась плоть Йа-Джаламу – огонь вырывался даже изо рта, ноздрей и уголков глаз – и на мгновение кожа засияла ярким светом. Девушка закинула голову назад, и из открытого рта повалил пар. Трепещущее пламя вырывалось из горла и расплескивалось по носилкам, но они были сделаны из древнего жесткого ведьминого дерева, и обычный огонь не мог им повредить. Горела лишь девушка.
Все силы Вийеки уходили на то, чтобы не согнуть ноги в коленях и продолжать стоять прямо. Он чувствовал себя так, словно сам горел, но только вместо плоти в пепел превращались его мысли и убеждения.
Очень скоро от Йа-Джаламу не осталось ничего – лишь слабое движение в глубинах огня, трепетание пепла да еще пара черных палок. Жар был таким интенсивным, что воздух начал мерцать и стал ненадежным, но Вийеки все еще не чувствовал этого, и Певцы, присевшие на корточки возле носилок, казалось, также ничего не ощущали. В нескольких шагах от сердца пламени за спектаклем наблюдала из-за серебряной маски Королева Утук’ку; теперь Вийеки больше не слышал ее мысли – и не знал о желаниях далеких звезд.
Но часть его собственных мыслей продолжала резонировать с мыслями Королевы, и когда Вийеки смотрел на нее, он почувствовал, как нечто поднялось из темных пределов, расположенных за границами мира, который он знал. Нечто из лишенного жизни места пробивалось из холода и мрака в мир живых.
По мере того как пламя начало стихать, его центр снова стал видимым, но вместо почерневших останков, разбросанных и обугленных костей, появилось нечто, сидевшее на королевских носилках, нечто целое и диковинное – оплетенная дымом фигура из меняющегося красного света.
– Омму к’рей! – закричал Ахенаби. – Омму Шепчущая, ты вернулась к нам после смерти! Пусть твоя мудрость и сила поможет защитить наш народ – народ, которому ты дважды отдала жизнь, чтобы его защитить!
Когда Королева перестала с прежней силой контролировать его мысли, охваченный ужасом Вийеки, как и многие другие, медленно опустился на колени – силы его оставили. Он не мог прямо смотреть на фигуру на носилках; она была слишком необычной, слишком угловатой и казалась одновременно далекой и пугающе близкой, словно еще не окончательно перешла в этот мир.
Только после того, как Ахенаби и его Певцы окружили фигуру на носилках, Вийеки сообразил, что так давно затаил дыхание, что вот-вот потеряет сознание. Он с хрипом выдохнул. Некоторые из придворных лишились чувств и упали на пол пещеры. Другие распростерлись ниц перед Королевой, пораженные и полные благоговения – у них на глазах Утук’ку обманула саму Смерть, и их воодушевило то, что они приняли в происходящем участие.
А затем, когда даже Те, Что Не Знают Света, смолкли и показалось, что ритуал завершен, фигура на носилках принялась биться в бешеном, но беззвучном ритме мечущегося красного света. Однако Вийеки чувствовал дрожащее прикосновение мембраны, отделявшей Пещеру Арфы от мест, расположенных за пределами жизни, давление на ее натяжение, словно обреченная муха пыталась выбраться из паутины, а сам Вийеки превратился в одну из ее нитей. И тут заклубился туман, скрывая носилки и того, кто на них находился, и Вийеки с удивлением подумал, что Йа-Джаламу каким-то образом все еще сражается за тело, которое Ахенаби у нее украл. Храбрая женщина! Однако уже через несколько биений сердца он понял, что чувствует нечто иное, нечто могущественное, пытающееся последовать за Омму в мир живых – старое и разгневанное существо, полное ненависти. Сердце Вийеки забилось быстрее, и он вдруг испугался, что оно разорвется.
Свет колодца на мгновение вспыхнул, яркий, точно земное солнце, и тут же потускнел, когда продолжительный, беззвучный крик невыразимой муки заставил собравшихся придворных сжать руками головы от боли и ужаса. В тот же миг осязаемое ощущение конца чего-то пронеслось по пещере, как если бы нити паутины, соединяющие мысли, одновременно разорвались, и стало понятно, что Путь, открытый во внешнюю тьму, только что снова закрылся.
Омму! Омму ши’ши муэ’ка. – Королева уже довольно давно молчала, и ее неожиданные слова прогремели, как молот кузнеца по наковальне, а их торжествующая сила снова привела к появлению слез на глазах Вийеки. – Она вернулась! Шепчущая! Восхваляйте ее!
– Да, восхваляйте ее! – вскричал Ахенаби. – С помощью Омму наша великая Королева сможет отомстить за все, что враг с нами сделал. Мы сожжем смертных, они исчезнут с лица земли! Мы заявим о своих правах на Корону из Бересклета!
Ослепительный свет внезапно потускнел до обычного. Последователи Ахенаби принялись заворачивать диковинное существо в белую ткань, оборачивая ее снова и снова, словно труп, дожидающийся возвращения в Сад. Но это существо было живым, хотя его движения напоминали движения ребенка, конечности дергались, точно оно еще не научилось ими владеть. Пламя исчезло, но фигура продолжала сиять, и возникало впечатление, что Певцы Ахенаби пеленают расплавленный камень.
Через некоторое время они закончили свою работу и отступили от носилок. Хотя раскачивающаяся фигура была с ног до головы обернута в ткань, рубиновый свет просачивался сквозь нее всякий раз, когда она двигалась. Ахенаби шагнул вперед и накинул на ее плечи церемониальную мантию Певца, а потом надел капюшон на лишенную лица голову, и почти тут же сияние исчезло. Те придворные, что сохранили присутствие духа и не упали на пол, наблюдали молча и в полном оцепенении, но сейчас на их лицах появилось выражение стыда.
Стражи Королевы подняли носилки и понесли спелёнатую фигуру к выходу. Остальные Зубы в белых шлемах выступили из-за трона и начали оттеснять смущенную и безмолвную элиту Наккиги в сторону лестниц. Вийеки так до конца и не понял, что произошло в Пещере Колодца, но чувствовал, что все они стали частью какой-то мрачной сделки, конец которой так и остался им неизвестен.
