Пленники как будто знали, что должны делать. Кто-то из них достал из кузова маленького грузовика мешки и отправился к фруктовым деревьям. Кто-то вошёл в дом, двое – в сарай для техники. Каждую группу сопровождал солдат, четвёртый остался у грузовиков и закурил.
Я оглянулась на Гомера:
– Что думаешь?
– Это очередная рабочая группа.
– Мы могли бы у них кое-что узнать.
– Давай лучше понаблюдаем ещё.
– Время, потраченное на разведку? Одна похожа на маму Корри.
– Не думаю, – покачала головой Фай. – У неё седые волосы, она слишком худая и старая.
Мы вновь припали к своим наблюдательным щелям. Я видела, как мелькали люди во фруктовом саду, но те, что вошли в дом, пока не появлялись. Однако минут через десять солдат, который скрылся в сарае, лениво вышел наружу и присоединился к своему приятелю у грузовиков. Похоже, выпрашивал сигарету. Это заняло несколько минут, но наконец первый солдат достал из кармана пачку и протянул ему.
Потом они вместе сели в кабину большого грузовика и спокойно закурили.
– Нам лучше убраться отсюда, – сказала Робин. – У нас куча оружия… Зачем кому-то неприятности?
– Ладно, – согласился Гомер. – Но сначала приберём тут, будто нас и не было. Мы можем выйти через заднюю дверь и потом проскочить между деревьями.
– Вы, ребята, идите, – сказала я. – А я загляну в машинный сарай.
Все с сомнением уставились на меня.
– Не думаю… – начала было Робин.
– Это действительно хороший шанс, – быстро перебила я. – Мы уже несколько недель не слышали никаких новостей. Я хочу узнать, как там Корри. И наши родные. Робин, можешь забрать мои вещи?
Та неохотно кивнула.
– Я тоже пойду, – заявил Ли.
Прозвучало это соблазнительно, потому что тогда я бы чувствовала себя намного спокойнее. Но я знала, что это неверно.
– Нет, спасибо, – ответила я. – Двое – это уже целая толпа.
Ли заколебался, но я не собиралась с ним спорить. Мне хотелось что-то сделать, доказать самой себе, что у меня осталась ещё храбрость, а та жуткая ночь в долине Холлоуэй не превратила меня в тряпку. К тому же несколько дождливых недель сделали меня нетерпеливой. Когда я в последний раз попыталась проявить независимость и силу, я ободрала до крови все пальцы. Теперь же я горела желанием попробовать снова, и сделать это лучше, чем тогда, вернуть себе самоуважение. Может, и уважение других тоже.
Ребята начали быстро и тихо собирать вещи. А я вылезла через боковое окно и спряталась среди эвкалиптов, чтобы обойти вокруг овечьи загоны. Деревья росли сплошным рядом вплоть до холма, и это давало хорошее прикрытие. Я держалась в их тени, пока машинный сарай не оказался между мной и грузовиками. Тогда я начала подбираться ближе к сараю, прячась за ним. Проблемой стало то, что вход в сарай был только один, с восточной стороны – собственно, с той стороны стены просто не было. Мне пришлось выйти из-за деревьев и пробраться вдоль сарая, где единственным прикрытием для меня был бак для воды на углу.
Я очень нервничала, пока добиралась до него. Труднее всего было взять себя в руки, заставить не дышать как паровоз. Мне пришлось сжать кулаки и мысленно прикрикнуть на себя, чтобы подготовиться к самой трудной части дороги. Я опустилась на четвереньки и заползла под опору бака. Потом, мучительно медленно, миллиметр за миллиметром, я подняла голову и выглянула за угол. Скажу, не смущаясь, что в этот момент я проявила храбрости больше, чем когда-либо в жизни. Ведь кто-то из солдат мог стоять в метре от меня. Но там никого не было. Голая земля развернулась передо мной, коричневая, влажная. Я видела грузовики метрах в пятидесяти от себя – они выглядели огромными и смертельно опасными. Я проползла ещё немного вперёд, забирая влево. Теперь уже я могла заглянуть в глубокий и тёмный сарай. Там стояли трактор и поливальная машина, а ещё древний пикап. Дальше, в глубине, были сложены тюки шерсти. Я не видела людей, но слышала позвякивание инструментов и негромкие голоса в дальнем углу.
Я помедлила ещё несколько секунд, потом глубоко вздохнула. Напряглась, как на школьных соревнованиях по бегу, ожидая стартового выстрела, – а потом рванула с места, к тюкам, прячась за трактором. Если бы у меня на заду был белый помпон, я бы сошла за кролика. Но я добралась куда нужно и выжидала, прижимаясь к плотной поверхности одного из тюков. Голоса не умолкали, они то вздымались, то утихали, как речной поток. Я не могла разобрать слов, но вроде бы говорили по-английски. Пробираясь вдоль тюков, я постоянно оглядывалась на вход, чтобы не пропустить, если кто-нибудь войдёт. Дойдя до края стены из тюков, я опять остановилась. Теперь я отчётливо слышала голоса. Я задрожала и вспотела, мои глаза наполнились слезами, когда я узнала один из них. Это действительно была миссис Маккензи, мама Корри. Моим первым позывом было сесть на землю и завыть в полный голос. Но я знала, что не могу проявить подобную слабость. Всё это осталось в прошлом, в тех невинных днях, когда мы жили размеренно и лениво. Но те дни прошли, вместе с бумажными салфетками, пластиковыми пакетами из супермаркетов, флаконами увлажнителей и всей той бесполезной роскошью, которую мы до войны воспринимали как нечто само собой разумеющееся. Теперь всё это казалось таким же чужим и далёким, как и возможность лить слёзы при звуке знакомого голоса.
Мама Корри. Миссис Маккензи. Я выпила за её кухонным столом тысячу чашек чая и съела пять тысяч лепёшек. Она научила меня варить ириски, упаковывать рождественские подарки, отправлять факсы… Я ей рассказывала о том, как умерла моя кошка, как я поссорилась с мистером Хоуторном, о своём первом поцелуе… Когда меня начинали раздражать собственные родители, я жаловалась ей, и миссис Маккензи прекрасно понимала, что именно я чувствую.
Я выглянула из-за тюков. Мне отлично был виден задний угол сарая. Я смотрела прямо на рабочий стол, над которым всегда были развешаны инструменты. Поскольку электричество отсутствовало, в сарае было темно, но я вполне рассмотрела двоих, работавших там. Мужчина, повернувшийся ко мне спиной, стучал по какому-то предмету. Я его не узнала сзади, да он меня не слишком интересовал. Я сосредоточилась на миссис Маккензи. Я жадно смотрела на неё, и вдруг где-то внутри меня вспыхнуло сомнение. Женщина стояла ко мне боком, зубной щёткой очищая какой-то карбюратор. На её лицо падала тень, и я усомнилась в том, что это действительно миссис Маккензи. Эта женщина была старой и худой, с седыми волосами, длинными и растрёпанными. А миссис Маккензи была средних лет, довольно пухленькой, рыжей, как и её дочь. Я продолжала пристально смотреть на неё, и моё разочарование переходило в гнев. В конце концов я решила, что это вовсе не она. Но постепенно, всматриваясь, я вновь начала различать в лице женщины черты миссис Маккензи, и ещё я видела, как она стояла, как двигалась. Потом она отложила зубную щётку, отбросила волосы с лица и взяла шуруповёрт. И именно в том движении, каким она убрала волосы, я увидела маму Корри. В приступе любви я вскрикнула:
