— Ты не путаешь, Маришка? — нежно спросил он, ласково погладив темные прядки. — Ведь у сенатора уже есть сабен.
Плач стал тише, она вскинула голову, в глазах отразилось смятение, а надежда, горевшая в их глубине, начала угасать, точно маленький умирающий светлячок. Аллару вдруг стало нестерпимо больно при виде ее страдания.
— Вы не верите мне?
И такая обреченность прозвучала в ее голосе, что он испугался.
— Его жена сильно болеет и… впрочем, я понимала, никто не поверит, только надеялась, что именно вы…
Она не договорила, замолчала, спрятала лицо в ладонях и сидела у его ног тихо-тихо, а Олайош ощутил страх, потому что успел заметить безысходность в ее взоре. Молчаливая безнадежная покорность, которая жутко напугала. В голову закралась мысль: а что, если эта обреченность выльется в иное решение, которое и представить было страшно? Возможно, не зря девочка заболела столь серьезно, и дело вовсе не в последствиях отравления неумело сваренным зельем. Вдруг, если он сейчас уйдет, оставит ее в подобный момент, после помогать будет поздно? Ведь она уже даже не надеялась и больше ни о чем не просила.
— Маришка, — он снова ласково погладил ее волосы, — я тут, признаться, от счастья обомлел. Ведь уже раз двадцать предлагал тебе замуж за меня пойти, а ты все не соглашалась. Ну как я от такой сабен откажусь?
Он надеялся, что шутка немного разрядит обстановку, что Маришка сейчас улыбнется и хотя бы чуточку расслабится, а она подняла голову и совершенно серьезно ответила:
— Девятнадцать.
— Что? — не сразу сообразил Аллар.
— Вы предлагали девятнадцать раз, а на двадцатый я сама предложила.
Глава 20
ЗАМУЖЕСТВО
Олайош помог Марионе подняться наверх и собрать необходимые вещи, беспрестанно обдумывая ее слова и все еще не до конца уверенный в правильности принятого решения. Но снова и снова глядя на бледную, пошатывающуюся от слабости девушку, он не находил в себе сил ее переубедить. Она видела в этом браке спасение для себя, так неужели он ее подведет и бросит одну? После непременно придумает что-то, а пока… В этот миг Мариона снова покачнулась и выронила из рук небольшой саквояж. Аллар придержал девочку, после сам добавил к уже уложенным вещам пузырек с лекарством и постоял рядом, пока она писала ослабевшей рукой послание отцу. Взял ее вещи, накинул на дрожащие плечи плащ и вывел Маришку к ожидавшему его экипажу.
Да, в этой ситуации он поступил точно не как учитель, несущий ответственность за свою ученицу. Он поступил даже не как взрослый человек, который вряд ли бы сразу и без тщательных разбирательств поверил на слово юной девушке. Он среагировал исключительно как защитник, и пробудившиеся инстинкты оказались сильнее доводов рассудка.
К утру следующего дня Аллар неожиданно для себя вдруг оказался снова женат и увез юную супругу в родовое поместье. Она об этом просила, боясь встречи с разгневанным отцом. Олайош пока и сам видел, что Маришка не в состоянии с кем-либо объясняться. Создавалось ощущение, будто внутреннее напряжение давало ей силы ровно до того момента, когда у нее на пальце оказалось фамильное кольцо, подтверждавшее, что теперь она свободна от чьих бы то ни было притязаний. Девушка облегченно выдохнула — так, как если бы сбросила тяжелейший груз со своих плеч, а после упала прямо на руки Олайоша.
Наспех вынутое из саквояжа лекарство, которое Аллар по каплям влил в рот Марионы, привело ее в чувство, но бодрости не добавилось, и она быстро уснула под ритмичное покачивание летящей кареты.
Легкий ветерок шевелил за окном шары гортензий, приносил в кабинет приятный цветочный аромат. Веселое щебетание птиц и чудесная солнечная погода, однако, никоим образом не помогали Олайошу отвлечься. Перечитывая послание от айна Эста, он то и дело качал головой и печально вздыхал. Стоило только представить, как тот вернулся домой и нашел записку, в которой дочь заявляла, что сбегает со своим учителем, выходит за него замуж и папе с мамой не стоит переживать за нее или мешать ее счастью, как перед глазами вставало красное от гнева лицо пораженного отца.
— Ну и натворили мы дел, Маришка, — качал Аллар головой, — ладно ты, но я, я-то чем думал?
Разгневанный айн прислал ему послание размером не менее трех листов, исписанных мелким почерком, суть которого сводилась к той мысли, что Аллар соблазнил ученицу, воспользовавшись ее молодостью и неопытностью. Между этих строчек читался укор самому себе, что не разглядел за восхищенными фразами дочери об Олайоше зарождающуюся влюбленность, не предотвратил опрометчивого шага. Отец сокрушался, что не смог помешать тайной женитьбе. А заканчивалось письмо фразой: «Вы для нее слишком стары, разве сможете сделать мою дочь счастливой? Это пока она не понимает очевидного, а что будет потом?»
— Да, — вздохнул Аллар, — заварили мы кашу… Ну что ж теперь, буду расхлебывать, раз поддался на уговоры. Вот только поправишься, Маришка, и все-все мне объяснишь подробно и без истерики. Теперь ты в безопасности и, надеюсь, больше не будешь реветь и дрожать от страха.
Снова вздохнув, Олайош положил письмо на столик и крепко задумался, как быть дальше, однако поток его мыслей прервал тихий стук. В кабинет заглянула служанка, которую Аллар нанял для присмотра за Маришей. Вернувшись в поместье, когда солнце еще не встало, он сперва сам отнес спящую девушку в ее новую спальню, отдал необходимые распоряжения и только после этого позволил себе поспать несколько часов.
— Что случилось, Габриэла?
Едва увидев встревоженное лицо женщины, он тотчас поднялся из кресла.
— Айн, — поклонилась она, — сабен Аллар не просыпается.
Мелодичный звон колокольчика, раздавшийся у входной двери, заставил Олайоша со всех ног помчаться в главный холл. Распахнув створки настежь, он с громким возгласом, больше подходившим безусому мальчишке, крепко обнял стоявшего на пороге друга.
— Не передать словами, — увлекая в дом высокого мужчину, одетого в традиционный светлый костюм пустынной окраины Кенигхэма, твердил Аллар, — просто не передать словами, как я рад тебя видеть! Так боялся, что ты не приедешь.
— Разве я мог?
Оказавшись в полумраке просторного холла, Эсташ тен Лоран прищурился с непривычки, отчего вокруг светлых глаз появились мелкие лучики морщин. За последний год он слишком привык видеть над головой палящее солнце, а кругом ярко-желтый пейзаж пустыни. Новые земли, новые условия и конечно же много людей, которых называли первопроходцами, нуждающихся в помощи врача.
На этом яростном солнце кожа его приобрела удивительный бронзовый оттенок, вступавший в контраст с выгоревшими под жаркими лучами волосами, а светлые глаза словно вобрали в себя бездонную синеву далекого неба, слегка разбавившую темный аквамариновый оттенок. Аэростат едва успел приземлиться, как Эсташ поймал первый попавшийся экипаж и приехал к дому друга.
— Вот уж не знал, что ты из тех, кто женится тайком.
