Она закричала громко, пронзительно, дернулась, все еще сжатая его руками, и медленно осела, повиснув как отпущенная кукловодом марионетка. Глаза закрылись, голова запрокинулась, и длинные волосы коснулись пушистыми кончиками каменных плит. А его пальцы дрожали все сильнее и сильнее, пока он опускал ее на пол, удерживая за талию одной рукой, а вторую сжимал в кулак, призвав магический огонь, в мгновение ока спаливший крошечный осколок. Тот обратился прахом низшего существа, и дело было сделано, но чувства, отпущенные на свободу, не желали утихать. Они только набирали силу. И самым острым стал момент, когда пришлось склониться к девушке, чтобы коснуться языком крохотной ранки, залечивая, убирая остатки отравы.
До неотвратимо растущей головной боли, до зубовного скрежета тяжело было опять отстраниться и, выравнивая дыхание, не концентрируя взгляд на искушающих плавных линиях привлекательного тела, искать глазами только следы ран или других повреждений. И с радостью обнаружить несколько порезов от длинных когтей, скрытых прежде одеждой, к которым снова припал губами, ласково, почти смакуя, залечивая не мучительным для человека огнем, а своими прикосновениями.
Эсташ заставил себя отшатнуться так стремительно, что это движение походило на резкий взмах острого клинка. Клинка, способного одним движением рассечь невидимую протянувшуюся к распростертому телу девушки нить иссушающего влечения. Его собственные пальцы стали непослушными и неловкими, пока натягивали обратно на ее плечи форменное платье, а он сам следил за этими попытками сквозь полуприкрытые веки, пытаясь застегнуть десяток крохотных пуговиц.
Все!
Закрыл, спрятал от собственных глаз и, отстранившись, резко отвернулся. Откинул голову на стену, ища спасения в холоде векового камня и пытаясь выстроить новую защиту от чувств.
Не выходило! Он очень хорошо справлялся с этим прежде, но сейчас…
Не выходило. Щит не призывался, не выстраивался вокруг крепкими нерушимыми ячейками, как если бы защитник пустил отраву, открыв при этом выход иным ощущениям, и, смешавшись, оба потока снесли напрочь остатки крепкой брони.
Беззащитная, уязвимая, хрупкая…
Что может быть хуже, привлекательнее и непреодолимее для того, кто призван защищать?
Румянец медленно возвращался на бледное личико, в тишине пустого коридора прозвучал судорожный вздох, девушка вздрогнула и открыла глаза. Она резко села, пожалуй, даже слишком резко, и новая бледность, разлившаяся по щекам, говорила о внезапном головокружении.
— Кто это, что за чудовище?!
После подобной фразы последние сомнения улетучились. Она точно избавилась от одержимости. Встречаясь с ужасной ситуацией, Мариона в первую очередь пыталась разобраться, с чем именно столкнулась. Так было возле купален и так она отреагировала сейчас.
— Эсташ! — Страх и отчаяние, накатившие вместе с воспоминаниями, сконцентрировались в одном звуке его имени, которое она произнесла, забывшись и начисто проигнорировав привычное обращение «арис Лоран». А ему хотелось шипеть от боли, причиняемой клокотавшими в душе чувствами.
Мариона протянула к нему руки, словно умоляя обнять. Беспомощность и безмолвная просьба о заступничестве. Вызванные к жизни, не сдерживаемые отныне щитом, инстинкты защитника в ту же секунду взвыли в душе, взбунтовались, царапая грудь изнутри.
Это было слишком для его выдержки, как если бы в ране проворачивали нож. Она потянулась к нему, а он отшатнулся. Оттолкнувшись от иола рукой, стремительно поднялся, отступая еще дальше, прочерчивая это расстояние невидимой стеной между ними.
Приворот был лучше, намного лучше! Он был легче и сгорел сам, а это приходилось пропускать через себя. Одни оголенные нервы и инстинкты, эмоции, в два раза сильнее человеческих чувств — все то, что почти не поддавалось контролю.
Девушка тоже поднялась. Видя реакцию на свой непроизвольный порыв, непроницаемое выражение его лица, ощутив холодность в ответ, она испытала стыд и смущение. А потом пришли прочие воспоминания. Мариона вдруг подняла ладонь и коснулась губ, невольно привлекая к ним его внимание. Она сейчас не знала причин и забыла об одержимости, но хорошо помнила действия.
— Вы меня целовали, — почти обвиняя, прошептала она и подняла сверкающий взгляд на Эсташа. — Сами!
Нежные щеки заалели, речь обрела большую бессвязность.
— И прикасались так… — Мариона сбилась, запнулась, припомнив и собственное поведение, но не умея объяснить этой перемены в себе, видимо, отнесла ее на счет его действий и вызванной ими реакции. Чуть громче, на выдохе она закончила: — А теперь вдруг…
Наверное, ей хотелось сказать о его гордыне, о неожиданной презрительности и холодности или нелогичности поступков, но обсуждать произошедшее сейчас, пока из последних сил сдерживался, оказалось невозможно. И когда девушка в гневе на себя, на него сделала несколько шагов навстречу, сократив расстояние, собираясь добиться хоть каких-то объяснений, он вытянул руку, легонько коснувшись кончиками пальцев ее лба, и неслышно прошептал: «Забудь».
Она застыла, взгляд вновь стал растерянным, рассредоточился на мгновение. Мариона беспомощно огляделась по сторонам, увидела зеркала и вздрогнула. Теперь она помнила все, кроме тех злосчастных поцелуев. Обхватила себя за плечи руками, стараясь подавить непрошеную дрожь, не отходя и не приближаясь. Эсташ тоже более не отступал, а сердце начало обратный отсчет, отбивая мгновения до того, как он окончательно сорвется: «Девять, восемь, семь… три, два…»
Звук торопливых шагов эхом донесся из-за распахнутой настежь двери.
— Мариона! Эсташ! — Олайош держался за сердце и задыхался после быстрого бега. — Я сделал, как ты сказал… ученики в безопасности. Примчался сразу же.
Защитник прикрыл глаза, искренне благодаря друга за своевременное появление. Только присутствие Аллара могло сдержать в миг, когда напуганная неожиданным звуком Мариона вновь качнулась к нему и вцепилась в рукав.
Пожалуй, слишком резко он оторвал тонкие пальцы от белой манжеты и чересчур решительно отвернулся сам, бросив старому другу: «Позаботься о ней». Более не соблюдая прочих бессмысленных сейчас норм и правил, Эсташ покинул зал, собираясь осмотреть каждый уголок огромного поместья.
Мариона смотрела ему вслед, с трудом сдерживая слезы, но одна непослушная капелька все же скатилась из-под ресниц.
— Маришка! — Олайош крепко обнял меня и прижал к себе.
Я уткнулась носом в учительский сюртук, и все чувства, что старательно сдерживала это время, разом прорвали плотину моей слабенькой выдержки. Я разревелась, более того, вместе со слезами выплескивались слова и сумбурные объяснения.
— Просто хотела, чтобы он меня разочек обнял, — рыдала в воротник замечательного наставника, который молча гладил меня по голове. — Потому что с ним удивительно хорошо и спокойно рядом, а мне было так страшно.
— Защитники, — совершенно серьезно ответил Аллар, даже не выказав ни единого упрека моему поведению, — они приносят с собой все лучшее, Маришка. А тебе пришлось тяжело. Ты столкнулась с низшим существом, способным вытаскивать на поверхность худшие чувства и опустошать человека.
