– Так, о том о сем… давай попозже, – я смотрю на часы. – Нам еще не пора?
– Пора. Ты поведешь?
– Да, – улыбаюсь я.
– А ты откроешь мне дверь машины?
Я смеюсь и заверяю его, что все сделаю.
Два часа спустя, после веселого, но все равно довольно романтического ужина, я подъезжаю к дому Пита и паркую машину.
– Спасибо за чудесный вечер. И за ужин.
– Тебе спасибо, – он прикусывает нижнюю губу и серьезно смотрит на меня, – зайдешь на минутку? Я не буду тебя задерживать, тебе рано вставать.
Я разрываюсь. Мне хочется закончить этот вечер на веселой ноте и отложить неизбежное еще ненадолго, но я понимаю, что это нечестно по отношению к Питу. Он заслуживает правды. Я киваю и соглашаюсь, но на душе у меня тяжело. Мы выходим из машины и идем к двери. Когда он открывает замок, наши плечи соприкасаются.
Оказавшись внутри, он сразу меня обнимает. Я этого не ожидала, но не могу противиться его теплым рукам. Сердце быстро-быстро бьется в предвкушении, наши лбы касаются друг друга, потом носы. Я задерживаю дыхание, и его губы накрывают мои, и он шепчет, что это наш настоящий первый поцелуй, а тот, в клубе, не считается. Сердце у меня обрывается – скорее всего, это наш последний поцелуй. Я окликаю его по имени.
– Да? – он внимательно смотрит мне в глаза.
– Мы можем поговорить?
Он кивает и ведет меня в гостиную, где полно сувениров «Пэкерс» и фотографий его семьи – счастливых, благополучных людей со Среднего Запада, похожих на Пита. Мы садимся на диван, и Пит берет меня за руку.
– Я хотела с тобой кое о чем поговорить, – сердце у меня разрывается от совершенно разных эмоций.
Он смотрит на меня, так что я вздыхаю и говорю, что не знаю, с чего начать.
– С чего угодно. Просто говори со мной.
И я начинаю говорить. Слова льются сами собой, и я рассказываю ему все. Я начинаю с самого сложного – со смерти своего брата, потом перескакиваю на наш ужин с Софи, ссору с Мередит, потом возвращаюсь и излагаю середину – как Уилл застал меня в постели с Гейбом и бросил меня. Пит внимательно слушает, разве что задает несколько вопросов по ходу дела, в основном уточняет время. Когда я заканчиваю, он делает глубокий вдох и говорит:
– Это краткое изложение последних пятнадцати лет, да?
Он снова берет меня за руку и смотрит мне в глаза:
– Джози, мне так тебя жалко…
– Спасибо. И спасибо, что выслушал всю эту… хрень, – я усмехаюсь, чтобы не заплакать.
– Это не хрень. Это жизнь, – он отпускает мою руку и придвигается ближе. Потом еще ближе. Отводит прядь волос с моего лица.
– И что теперь? – спрашивает он.
– Не знаю… Я только знаю, что хочу стать матерью. Хочу завести семью. Не заменить прежнюю, нет… но, может быть, это мне поможет, – я думаю, не эгоистично ли это. Да нет, точно эгоистично. – Я хочу ребенка.
Он кивает и говорит, что понимает.
– Я тебе еще этого не говорила, но я делала анализы, и, к сожалению, у меня осталось немного яйцеклеток. Мне нужно сделать это прямо сейчас.
– Понимаю, – снова отвечает он, – а ты решила, кто будет донором?
– Да, – мне становится грустно, но в своем решении я не сомневаюсь.
– И? – с надеждой спрашивает он. У меня рвется сердце.
Я заставляю себя рассказать ему все.
– Я решила завести ребенка вместе с Гейбом.
– С Гейбом? – он страшно удивлен. – Вы… вместе?
– Нет. Вовсе нет. Мы никогда не были парой и не будем. Он мой лучший друг, и я знаю, что всегда смогу на него положиться. Это безопаснее и проще…
– Проще? Серьезно? – хмурится он.
– Проще, чем с тобой, – я надеюсь, что не причинила ему боли. И что он не подумает, что мне плевать на его чувства. – А ты серьезно собирался в этом участвовать?
Я не знаю, какой ответ хочу услышать.
– Конечно, – отвечает он, глядя мне в глаза.
– Спасибо, Пит, – я смаргиваю слезы, – ты очень хороший человек.
– И ты, Джози.
Мы молчим несколько мучительных секунд, и я говорю, что мне лучше уйти. Он быстро кивает и провожает меня к дверям.
– Спокойной ночи, Джози, – говорит он и быстро, неуклюже меня обнимает.
– Спокойной ночи, Пит, – я целую его в щеку.
Сердце трепещет от тоски по тому, что могло случиться.
Глава тридцать вторая. Мередит
В субботу я долго разговариваю по телефону с Эми, и мы решаем, что мне нужно остаться в Нью-Йорке еще на день-другой, потому что это, может быть, мой последний шанс обдумать все в одиночестве. Так что следующие сорок восемь часов я думаю, молюсь, плачу, медитирую и заново переживаю последние пятнадцать лет.
Когда я приезжаю домой во вторник вечером, Нолан и Харпер пекут печенье на ужасающе грязной кухне и слушают «Маленького барабанщика». Они стоят ко мне спиной, и некоторое время я наблюдаю за ними, оставаясь незамеченной. Когда он поднимает ее, чтобы она сама включила духовку, я понимаю, что эта очаровательная сцена и ритм песни меня полностью заворожили, – я даже почти забыла, что ненавижу рождественские песни до Дня благодарения. На самом деле я вообще все забыла – кроме любви к дочери.
А потом Нолан опускает ее на пол, и они оба поворачиваются и замечают меня. К счастью, глаза Харпер тут же загораются от радости.
– Мама! – кричит она и бежит ко мне. Падает в мои объятия. Я таю.
– Харпер… – я вдыхаю запах ее кожи, смешанный с ароматом ванили, и не отпускаю ее долго-долго.
Наконец она выворачивается и снова забирается на свою приступку у стола. Болтает со скоростью миллион слов в минуту, рассказывает, что они пекут сахарное печенье с зеленой и красной посыпкой в качестве «пробного шара» (выражение Нолана) перед тем, как печь печенье для Санты. Я слушаю и киваю, не понимая, как она успела так вырасти за полторы недели. Клянусь себе, что больше никогда ее не брошу так надолго. Что буду терпеливой, буду ценить то, что имею, буду жить настоящим. Все это время я стараюсь не смотреть на Нолана и чувствую, что он делает то же самое.
– Мама, а знаешь что? – спрашивает Харпер. Она постоянно задает этот вопрос.
– Что? – я подхожу к столу и смотрю, как она неуклюже размешивает тесто огромной деревянной ложкой. Ей не хватает сил, чтобы промешать его как следует.
– Папа говорит, что можно есть сырое тесто для печенек! – в ее взгляде вспыхивает торжество.
Я хочу, как обычно, возразить, напирая на то, что в сырых яйцах и масле может оказаться сальмонелла, но вместо этого киваю и говорю:
– Ладно, на этот раз можно.
