— Правильно! — закричал Деифоб. — Убить их, и точка! Фига с хреном им будет, а не Елена!
— Обязательно убить! И золото не отдавать, — поддержал его Антимах. — Своё добро беречь надо. Они не уберегли, а нам оно ещё пригодится.
— Да вы совсем разум потеряли! — воскликнул Антенор, с трудом пытаясь перекричать обезумевших троянцев. — Как можно убивать послов! Мы же не дикари какие-нибудь. Приам! Гектор! Успокойте же их!
Но даже благоразумного Гектора охватил воинственный пыл.
— Не запугают! — кричал он. — Пусть только попытаются победить Трою — будут иметь дело со мной!
К счастью, ни у троянцев, собравшихся на совет, ни у греческих послов не было при себе оружия, а то не обошлось бы без кровопролития. Шум утих, только когда все посрывали голоса и устали орать.
Когда, наконец, Приам смог говорить, не пытаясь никого перекричать, он сказал:
— Мы хотели договориться, но ваша наглость лишила нас этой возможности. Нам ничего не жаль для друзей, но те, кто пришёл угрожать нам, ничего не получат. Мы не хотим войны, но мы её и не боимся. Так и передайте пославшим вас. Теперь благодарите Антенора за то, что уходите отсюда живыми. Совет окончен.
— Спасибо, Антенор, — сказал Одиссей.
— С нас причитается, — грустным голосом добавил Менелай.
Когда послы вышли из города, Менелай спросил у Одиссея:
— Зачем ты стал им угрожать? Мы же почти договорились.
Одиссей сочувственно посмотрел на него:
— Неужели ты и правда думаешь, что Агамемнон послал нас сюда, чтобы мы о чём-то договорились? После того, как он собрал всех греческих героев, снарядил флот в тысячу кораблей, принёс в жертву Артемиде собственную дочь, после того, как мы потеряли Терсандра и Филоктета, ты хочешь сказать нашему войску: «Идите-ка вы по домам, я уже обо всём договорился»? Да над нами же в лучшем случае смеяться станут. Мы своё дело сделали: теперь все скажут, что мы хотели мира, а троянцы не только отказались вернуть Елену, но даже хотели убить послов, а значит, война наша справедливая. Тысячи воинов пришли сюда сражаться — они бы на нас как на предателей посмотрели, если бы мы договорились с врагами. Думаешь, они здесь ради твоей жены и твоего золота? Про это все уже давно забыли. Перед ними целый город, полный золота и жён, — здесь каждый получит то, что захочет, причём скоро — ты слышал, что обещал Калхант: Троя падёт за восемь дней, а ты думаешь только о себе.
— Считаешь, мы действительно справимся за восемь дней? — с сомнением спросил Менелай.
Одиссей оглянулся на городскую стену и ответил:
— Вряд ли. Но другие-то в это поверили. Война их разубедит, а мы нет.
Между тем Приам и Антенор остались одни в опустевшем тронном зале.
— Не могу понять, что случилось, — сказал Приам. — Ведь вроде бы собирались договориться. И кто этот бородатый выскочка, который всех так завёл?
— Я его в первый раз сегодня вижу. Я думал, что это ваш новый советник.
Когда Одиссей вернулся на корабль, из светящегося и переливающегося всеми цветами облака, видимая только Одиссею, выскочила Афина и с радостным визгом бросилась ему на шею.
— У нас всё получилось! — кричала она. — Я знала! Я знала! Теперь будет война! Мы покажем этим троянцам, где раки зимуют! Этот Парис у меня землю жрать будет! А как тебе мой образ? Скажи, никто не догадался, что это была я!
— Конечно получилось, — с улыбкой ответил богине войны Одиссей. — Не могло не получиться, ведь тем, кто хочет войны, всегда проще между собой договориться, чем тем, кто хочет мира. Тем, кто хочет мира, нужно юлить, лицемерить, уступать, согласовывать разные мнения, а тем, кто хочет войны, нужно только лишь проявить непреклонность. Кто хочет мира — выглядит трусом, кто хочет войны — выглядит героем.
Протесилай и Лаодамия
Новость о том, что троянцы отказались вернуть Менелаю жену и похищенное добро, хотели убить послов и сорвали переговоры, воодушевила греков. Гнев охватил даже самых робких. Даже у самых здравомыслящих вспыхнула святая ненависть к троянцам, не сделавшим им ничего плохого. Греческий флот двинулся к берегу. Полные нетерпения бойцы готовились высадиться, каждый рвался вперёд — к славе и к победе.
Ахилл, конечно же, был в первых рядах. Сжимая в руке копьё, он стоял на носу своего корабля и с напряжением смотрел на приближающийся берег, готовясь спрыгнуть на него, как только это станет возможно.
— Погоди, мама, не до тебя сейчас, — сказал он Фетиде, которая, как обычно, в самый неподходящий момент появилась рядом с ним. — Сейчас война начнётся. Я должен быть первым.
— Не вздумай! — закричала на него Фетида. — Первый, кто ступит на троянскую землю, погибнет в первом же бою.
Она сказала это достаточно громко, чтобы её услышали все вокруг.
Пророчество, произнесённое богиней, быстро разнеслось по кораблям и самым негативным образом сказалось на боевом духе греков. Конечно, каждый из них понимал, что может погибнуть в этом бою, но каждый надеялся на лучшее, конечно, каждый хотел заслужить славу первого, кто ступил на троянскую землю, но сделать возможную смерть верной смертью ради этого сомнительного достижения никто не рвался. Всё равно ведь никто не разберёт, кто из тысяч бойцов, одновременно спрыгнувших на берег, коснётся его первым. Никто, кроме смерти. А получить награду из её рук никто не жаждал.
Когда весть о словах Фетиды дошла до Агамемнона, он на своём корабле проводил совещание со штабом. Агамемнон стукнул кулаком по столу, нецензурно высказался об Ахилле и крайне богохульственно — о его матери.
— Дура неугомонная! — добавил он. — Трепуха бессмертная! Во всё ей соваться надо. И где ж такое видано, чтобы мать воина в бой сопровождала! Вон у Тлеполема Зевс-громовержец дедушка. Ну давайте теперь он дедушку с собой притащит! Превратила армию в детский сад, и слова ей не скажешь — обернётся рыбой, и поминай как звали. А только отвернёшься — она снова тут как тут. Гадит за спиной, пораженческие настроения распускает, сынку своему на мозги капает. И уж непонятно, я тут командир или эта вертихвостка. Поймаю когда-нибудь — уху из неё сварю!
Послышался кашель. Это взял слово Нестор — царь Пилоса, старейший из всех греческих командиров. Ни один грек не знал, сколько ему лет: тому числу, какое он сам называл, никто не верил, а когда он родился, никто не помнил. По его же словам, он всех нынешних царей в колыбели качал и даже помнил, как его собственный отец учился ходить. В бою от него вряд ли мог быть толк, но он утверждал, что не пропустил ни одной войны за всю историю Эллады, и вовсю храбрился, говоря, что старый конь борозды не испортит, а молодые нынче всё равно воевать как в старые времена не умеют, так что и он — в старину богатырь знатный — на что-нибудь ещё сгодится. Польза от него, впрочем, была: на любой случай у него была в запасе интересная история из жизни, рассказывать их он умел хорошо, и с ним было не скучно долгими походными вечерами.
