— Спрашивайте.
Мы поняли друг друга верно.
— Граф… Виктор подозревал, кто сделал так, чтобы именно его сын был признан виновным?
— Не совсем. У графа было много врагов. Он ведь когда-то служил в тайной службе. А честные люди в подобных структурах часто вызывают на себя чужой гнев.
— Например?
— Думаете, он обсуждал это со мной? Я помню только несколько достаточно спорных процессов. Например, дело судьи Гарднера. Тогда графу поступало столько угроз, что графиня с сыновьями была вынуждена уехать к дальним родственникам. Или дело банды Цикория, которую покрывали сильные мира сего. Я уже молчу о процессе против предыдущего магистра тьмы. Хотя, у графа и с новым-то отношения не сложились. Мне всегда казалось, что Виктора побаиваются. Понимаете?
Я ничего этого не знала. Наверняка, в то время была слишком юна или обучалась в коллеже. Там мы были словно оторваны от мира.
— И любой из них мог… — сказала задумчиво.
— Любой. Я уверен, те, кто осудили Анри, действовали не против него, а против его отца.
Сам Анри был очень светлым человеком. Он бы никогда не сделал того, что ему приписывают.
Да и особо серьезными врагами не успел обзавестись. Или же…
— Что?
Я поняла, что Жерар чего-то недоговаривает. Сомневается, может ли мне доверять?
— Послушайте, — заговорила я еще тише. — У Анри все еще есть шанс спастись. И если он вернется, сомнений в его невиновности не останется. Но разве от этого исчезнут враги его семьи? Нет. А Филипп? Ему ведь тоже придется столкнуться с этим.
— Филипп исчез.
— Но он жив и здоров.
Жерар посмотрел на меня как-то странно — со смесью удивления и уважения.
— Это правда, мадемуазель? До него не добрались?
— Нет, — ответила я. — Он в порядке.
И Жерар впервые за весь наш разговор улыбнулся.
— Вы вернули мне надежду, мадемуазель, — сказал он. — Если увидите его, передайте, что мы очень ждем его возвращения.
— Боюсь, это будет нескоро, но передам.
— Благодарю вас. Тогда я должен сказать… Враги — это не единственная проблема графа Виктора, мадемуазель. Вторая была связана с господином Филиппом.
— И что же это? — насторожилась я.
— Не могу знать. По слухам, когда родился младший сын, и стало понятно, что он…
— Темный, — добавила я.
— Именно. Так вот, когда граф узнал об этом, он несколько дней черный ходил, а потом вроде бы успокоился. Но доверенная служанка графини рассказывала мне, будто было некое то ли знамение, то ли предсказание о ребенке. И оно никого не порадовало. Графиня даже плакала. А граф почти не приглашал к Филиппу сильных наставников в его типе магии. Будто пытался оградить от чего-то.
— Странно, — прошептала я.
— Более чем. А однажды в наш дом приходил предыдущий темный магистр. Как раз тогда, когда они сцепились с графом. И я слышал, как он сказал: «Что, боишься, что я твоего щенка раздавлю? Так я с детьми не воюю». Не знаю, связано ли это… — Жерар покосился на парочку, — со старшим сыном, но пока были живы граф и графиня, разве кто-то осмелился бы столкнуться с ними?
Мы замолчали. Мне нужно было обдумать все, что я услышала от Жерара. Значит, с одной стороны у графа Вейрана было очень много врагов. А с другой — что-то не так с магией Филиппа. Об этом же говорил Пьер. Что сила Фила настолько велика, что нужно как можно скорее обучать его управляться с ней. Во что же вмешался Виктор Вейран?
— Если вам понадобится помощь, мадемуазель, вы всегда можете найти меня здесь, — тихо сказал Жерар. — Я помогаю сестре, потому что мне некуда больше адти.
— Спасибо, — ответила я. — Уверена, рано или поздно истина раскроется.
— Я верю в это.
Мы тепло попрощались, и я вышла из кондитерской, а Жерар так и остался за столом перед нетронутым угощением. С чего начать? Филипп пока что в безопасности. До него не доберутся, потому что даже я не знаю, где точно он находится, а Пьер никому не скажет.
Значит, нужно попытаться узнать, в чем была суть конфликта графа Вейрана с сильнейшими из его врагов, а особенно — с предыдущим магистром тьмы.
Глава 19
Филипп
Первые дни учебы вьдались тоскливыми. Они ничем не отличались от обычных занятий с преподавателями, и рассказывали нам то, что большинство и так уже знали. Правила элементарной магии, особенности магических потоков, простейшие темные заклинания. Даже при том, что я обучался не так долго, все это, как отпрыск магического рода, конечно, знал.
Поэтому на занятиях едва не зевал, да и после оставалось или тренироваться в маленьком зале, наполненном безобидными сущностями, или спать. А вот со сном возникли проблемы.
Только здесь я до конца понял, что Пьер все время, пока мы жили в его квартире, напитывал меня какими-то успокаивающими заклинаниями. Поэтому уснуть было легко, а сны почти не снились. Здесь же в первую ночь я проснулся от собственного крика. Резко сел, стараясь понять, где нахожусь. На мгновение показалось, что дома, в своей спальне, а потом пришло осознание, что дома-то и нет.
— Ты чего? — приподнялся на локте рыжий Майк.
— Ничего, кошмар приснился, — ответил, не узнавая собственного голоса, сиплого от крика.
— Ты это… Не ори так больше. Я чуть не поседел.
— Прости.
Отвернулся на другой бок и понял, что больше не засну. Так и промучился до рассвета, чтобы следующей ночью кошмар повторился снова. И снова, и снова. Майк не выдержал первым. Я случайно услышал, как он говорил куратору Синтеру:
— Не могу я, понимаете? Не могу. Только усну, а он орет, как ненормальный, и лицо такое страшное, будто бесы в него вселяются. Отселите меня куда угодно, хоть обратно в подвал, иначе рассудком тронусь.
Я не обиделся на него, только усмехнулся. Я не испытывал необходимости общаться с кем бы то ни было. Только наблюдал, как некоторые курсанты сбиваются в стайки, чтобы легче было справляться с учебными заданиями.
Другие, как и я, держались особняком, помня, что не все из нас попадут на первый курс.
Синтер внял мольбам Майка и отселил его. Я остался в комнате один. Больше никто не мешал мне просыпаться в холодном поту и вспоминать, что мой кошмар — совсем не кошмар, а реальность. Что была и виселица, и два тела на ней. Иногда казалось, что вот-вот сойду с ума. Я до утра бродил по комнате из угла в угол, вспоминая каждый свой шаг в течение последних недель и испытывая такую жгучую ненависть к себе, что хотелось умереть.
Ненависть за то, что слаб. За то, что не смог защитить семью, не смог помочь Анри. Не был дома, когда решалась судьба моих родителей. И если днем учеба хоть немного отвлекала, то ночами становилось невмоготу.
