Я сначала испугался писем, в которых безумцы угрожали убить или искалечить меня сотней разных способов. Но миссис Моган просто посмеялась над ними. Это, по ее словам, было вполне нормально: верный признак того, что я попал в точку. Потом в меня выстрелили из дальнего конца зала в Балтиморе, пуля попала в одну из колонн, и мой костюм присыпало штукатуркой, но Бесси заверила, что это сделано ради рекламы. Стрелял клансмен, чтобы обеспечить газетам интересную историю и таким образом добиться публикации отчета о моем выступлении. Я успокоился. Мы долго посмеивались над этим происшествием. И когда нечто подобное повторилось в канзасском Уичито, я легко стряхнул пыль, улыбнулся и пошутил. Аудиторию мое хладнокровие впечатлило, даже несмотря на то, что план сработал не совсем удачно и местная женщина, которая меня представляла, была легко ранена в плечо.
Этот несчастный случай, однако, показался пустяком по сравнению с другой ложкой дегтя в нашей восхитительной бочке меда. Помимо зловредных фанатиков, большевиков и иностранных агитаторов, пытавшихся помешать моим выступлениям, которых решительно останавливали люди миссис Моган, мне пришлось столкнуться и с Бродманном. В первый раз я увидел его на вокзале Юнион в Чикаго во время пересадки на поезд, направляющийся в Цинциннати. Он держал руки в карманах кожаного пальто, широкополая шляпа скрывала его глаза; он стоял в тени каменной арки, рядом с табачным киоском. Бродманн внимательно посмотрел на меня, но не бросился в погоню. Я думаю, что он легко вышел на мой след в Париже. Чекист, казалось, играл в какую-то свою игру. Я никак не мог понять ее правил. Возможно, он рассчитывал сбить меня с толку. Я действительно начал волноваться, когда подумал о том, сколько агентов у него могло быть в поезде. К счастью, Бесси Моган всегда уделяла должное внимание безопасности, и в наше отделение входили только работники поездной бригады. Во второй раз я увидел Бродманна, когда мы стояли в Сент-Луисе на перекрестке. Внезапно мой взгляд коснулся знакомого злорадного лица – Бродманн, на сей раз без шляпы, сидел в проезжающем мимо трамвае и усмехался. После этого он затаился или, возможно, потерял след. Однако я по-прежнему чувствовал, что за мной шпионят. Наконец я принял это как должное и постарался больше не думать о слежке. Моя миссия была гораздо важнее, чем нелепая вендетта Бродманна. Мы предупредили американцев, и многие нас услышали, но Америка так и не очнулась. Она не желала думать о том, что творилось в Европе, она пребывала в состоянии эйфории. Она не желала участвовать в решении международных проблем; началось отчуждение. И в результате произошла катастрофа. Америка приняла меня, не стану этого отрицать. Она была щедра в те времена, до успешной атаки сионистов в 1929 году. И я сделал для Америки все, что мог.
Я выступал в городах, которые назывались Афинами, Каиром, Римом и Спартой. Я выступал в Санкт-Петербурге, Севастополе и Одессе, а позади меня стояли опытные вербовщики клана, которые подписывали контракты с новыми членами везде, где я появлялся. Я по-прежнему регулярно посылал письма и открытки Эсме и Коле, но только миссис Корнелиус ответила на мои послания. Она выступала в успешной театральной труппе. Она называла это концертными вечеринками. Она работала в основном в хоре, иногда представлялась возможность выступить с небольшим сольным номером. Менеджер был душкой. Он считал, что они должны попытать удачи в Америке, где английские шоу завоевали популярность. Шанс невелик, но кто знает? Она могла бы встретиться со мной. Я написал, что очень рад за нее, и спросил, удалось ли ей разыскать Колю и Эсме. Я сообщил, что моя собственная «актерская карьера» развивается успешно. В те месяцы 1922 года было легко поверить, что хаос удалось сдержать. Клан повсюду процветал. Вашингтон прислушивался к нам. Президент Хардинг дополнил закон об ограничении иммиграции. В Италии Муссолини добился успеха и решительно выступил против папы римского. Но я думаю, что пророческие знаки можно было истолковать, если б я пожелал их увидеть. Социалистическая Германия сблизилась с большевистской Россией, турки победили греков в Смирне, Мустафа Кемаль провозгласил себя президентом. Рим, казалось, одерживал победу в ирландской гражданской войне. Хардинг, ослабевший от яда, попытался запретить забастовки железнодорожников и потерпел неудачу. Карфаген приближался, просачиваясь сквозь наши заслоны, – опоры дамбы уже прогнили. Миссис Моган рассказала мне, что шахтеры избили, расстреляли и повесили двадцать девять штрейкбрехеров в Иллинойсе. Это, по крайней мере, позволяло мне во время лекций приводить красноречивые примеры, подтверждающие мои пророчества. Тем не менее клан собирал силы. Они готовились остановить грядущий потоп. Поддержанные кланом кандидаты победили на предварительных выборах в Техасе. Тысячи тайных сторонников ордена обещали поддержку на множестве клановых голосований под огненными крестами стофутовой высоты. Наемники лейбористов заправляли в Чикаго. Клан трудился неустанно, ночью и днем, чтобы одолеть их. Он наносил удары по бутлегерам и профсоюзным боссам. Все указывало на то, что победа будет за нами.
В дирижабле майора Синклера я вылетел из Хьюстона в Чарльстон – разумеется, инкогнито; считалось, что мне по-прежнему не стоит афишировать связь с кланом. Я летал во множестве других машин, но никогда не переставал размышлять о проекте собственного гигантского пассажирского самолета, который должен в конце концов подняться в небеса. Почти каждый день я думал о том, что мой час вот-вот пробьет. Обо мне писали крупнейшие общенациональные газеты. «Британский профессор предсказывает великое будущее Америки» или «Воздушный ас предостерегает США против большевистской угрозы» – гласили заголовки. При таком общественном признании у меня были все основания для оптимизма. Вскоре я рассчитывал получить в свое распоряжение неограниченные средства. Огромную политическую власть я хотел использовать во благо общества. В Нью-Мексико, когда я отправлялся на выступление, в меня выстрелил анархист. Пуля пролетела очень далеко от меня и убила какого-то юношу. В Техасе я удостоился чести поучаствовать в ночной конной поездке в тайную долину клана. Здесь, у пылающего креста, меня приветствовали более двух тысяч клансменов. Я был облачен в роскошные красные одеяния, и меня называли первым и лучшим посланником клана. Потом состоялся суд над двумя мужчинами. Белого обвиняли в супружеской измене. Приговор был таков: клеймо ККК выжгли у него на спине, согласно закону клана. Негра, который оскорбил белую женщину, забили до смерти плетьми у ног обиженной леди. Это не было решением жестоких, тупых людей. Нет, это была демонстрация безжалостного правосудия клана. Газеты, разумеется, все преувеличили. В России я видел и не такое. И те самые репортеры, которые защищали Троцкого, во весь голос осуждали клан. Больше добавить нечего.
Я с удовольствием окунулся в работу. Меня беспокоило отсутствие новостей от Эсме. Занятому человеку некогда раздумывать. Я презираю эту моду на самоанализ. Она идет рука об руку с самовлюбленностью. Если вы заняты делом, то вам некогда испытывать недовольство или подолгу размышлять о своих болячках. Настоящая боль, как однажды сказал мой приятель, никогда не длится больше пяти минут. Все остальное – только фантазии. Бесплодные размышления ведут к истерии и психическим заболеваниям. Идеи бесполезны, если они не воплощаются на деле. Но я не забывал об окружающем мире. Случай с мистером Роффи – показательный пример. В Варшаве, Индиане, где я уже однажды читал лекции, меня попросили выступить снова. Штат был «решительно клановым», и здесь готовились к выборам губернатора. Как обычно, местные члены ордена устроили нам с миссис Моган роскошный прием, и мы вернулись в отель «У Пакстона» довольно поздно, чтобы отметить визит в более интимной обстановке. На следующее утро меня разбудил швейцар. Закрыв дверь в спальню, где все еще отдыхала миссис Моган, я спросил, что ему нужно.
