– Он чуть с ума не с’шел. – Все мы посмотрели в сторону корабля. Там стояла баронесса. Я не знал, что она так хорошо говорит по-английски. Она наклонилась над поручнем. В свете фонаря ее было очень хорошо видно. Она напоминала славянского ангела с картины Мухи. – Бедный миста Пятницки ’ровел весь день, пытаясь разыскать вас.
– Полагаю, вам нужно поспешить на палубу, Брэгг. – С мостика донесся голос невидимого капитана Монье-Уилльямса.
Похоже, наш командир изрядно разгневался.
– Есть, слушаюсь, сэр! – Брэгг обернулся к миссис Корнелиус. – У вас все будет в порядке?
– Я иду прям как дожжь, – ответила она. – Но у мня шой-то в горле пересохло! – Она рассеянно опустила руку в вырез платья и вытащила оттуда большую черную перчатку. – Откуда, черт ’обери, эт ’з’лось?
Джек Брэгг помчался по трапу – мириться с капитаном. Я ему сочувствовал. Он пострадал за благородное дело. Миссис Корнелиус расцеловала двух молодых офицеров, пожелала им доброй ночи и, опершись на меня, начала взбираться на борт «Рио-Круза».
– Как раз вовремя, как обычно, да, Иван?
Я уложил ее в койку, и она немедленно уснула как убитая. Смотря вниз, на ее груди, вздымающиеся и опускающиеся в свете керосиновой лампы, я представлял миссис Корнелиус воплощением духа Земли. Я завидовал той легкости и непосредственности, с которой она проживала каждый миг. К сожалению, я не мог подражать ей. Сам я должен был жить для будущего. Мне следовало помнить о грядущих пятидесяти годах. И в результате моя жизнь мне почти не принадлежала.
Я вернулся, чтобы успокоить Леду. Вдалеке все еще горел танкер – он стоял на мели на песчаной косе, дрожащие тени от пламени падали на полубак. Баронесса стояла и смотрела на город, она была очень опечалена. Я предположил, что она думала о своем муже. А потом понял, что она оплакивала никчемного Герникова.
– Ты не должна так горевать. – Я коснулся ее пальцев, сомкнувшихся на поручне. – Ты едва знала его.
Она посмотрела на воду:
– Он был так несчастен без своей семьи.
Ее огромные голубые глаза были полны слез. Я обнял ее, но осторожно, опасаясь, что нас заметят.
– По крайней мере, теперь он с ними.
Мне совсем не нравилось то, как убили Герникова, и все же я чувствовал облегчение – он больше не будет меня преследовать. Иногда я вспоминаю о времени, проведенном в штетле, о тех днях, когда лежал в лихорадке. Неужели я сказал тогда евреям что-то настолько ужасное, что они прокляли меня? И теперь меня всегда будет сопровождать какая-то хнычущая, лживая Немезида? Подобные суеверия – просто глупость. Смешно даже предполагать, что они подсунули кусок металла в живот человеку. Я не верю в эту ерунду. Герников не пользовался популярностью на корабле. Возможно даже, что он сам стал причиной собственной смерти – если решил отправиться туда, куда не должен был ходить, или встретиться с людьми, до которых ему не было никакого дела. Все мы видели такого рода самоубийства. Конечно, я этого не сказал. Я понимал горе баронессы. Ей нужно было немного поплакать. Я беспокоился о ней.
Когда я вернулся в нашу каюту, миссис Корнелиус пришла в себя и разделась. Она как раз подвивала волосы с помощью листков бумаги.
– Надесь, я тебя не огорчила, Иван. Та история, шо мы сказали, была маленько неправильной, но я не хотела, шоб у Джека были проблемы.
– Вы солгали! – Мне стало дурно, на миг меня охватили подозрения.
– Да, не было никаких грузин. Мы попали в каталажку к русским п’лисменам. Выпили. – Она искоса посмотрела на меня. – Ну и маленькое ’обуянили, ха-ха. Эт Джек помог нам выпутаться, дал на лапу. И имена назвал не те.
Мои подозрения улеглись. Теперь я всей душой сочувствовал ей. Я знаю, что такое жить в тюрьме. Это унизительно. Люди, которые в Киеве показывали на меня пальцами, даже не могли представить, что я перенес. Меня лишили индивидуальности. Они могут меня обвинять – я себя виновным не считаю. Назвал несколько имен – ну и что, эти имена и так уже есть в списках. Это было пустой формальностью, чтобы варта
[26] освободила меня. Я никого не предавал. Красные называли меня спекулянтом и информатором. Так будет всегда. Это ревность. Они не знают, что такое истинная дружба.
– Наверное, это было ужасно, – сказал я.
– Могло быть и хужее. У нас еще есть их черт’ва водка!
Она рассмеялась. Я восхищался ее храбростью. Миссис Корнелиус была так же отважна, как и я.
– Но больше никому ни слова. – Она приложила палец к своим восхитительным губам. – А то Джеку достанется.
– Тем не менее я поблагодарю его за то, что он сделал, – сказал я.
– Если хошь.
Она снова занялась своим туалетом, а я вернулся в бар, чтобы купить мистеру Томпсону стаканчик на ночь. Он сразу увидел, что я успокоился. Мы стояли у бара, слушая «Камаринскую», которую играл на аккордеоне один из верных присяге солдат. Некоторые дети еще пытались танцевать, а их несчастные родители говорили о смерти и пытках, о несправедливости и о погибших надеждах.
– У Джека Брэгга все в порядке? – спросил я.
– Старик на него изрядно разозлился. Но ничего особенного не случилось. Капитану с самого начала не нравилась эта прогулка. Но он, в общем, не бывает слишком строг, когда кто-то из парней слегка нарушает порядок. Пара ласковых и двойные дежурства вне очереди – все, что грозит Джеку.
Мы вышли на палубу. Дождь прекратился, и небо очистилось. Пожар угас.
– Погода должна перемениться к лучшему, когда мы поплывем в Варну, – сказал мистер Томпсон и отдал мне честь. – Что ж, доброй ночи, старик.
Я остался один. Я прогулялся по палубе, затем вернулся в каюту, улегся на верхнюю койку, выкурил сигарету, а потом долго слушал, как вздыхает и ворочается миссис Корнелиус. Я знал, что ей снятся сны, которые она называет приятными. На сей раз меня звуки не слишком беспокоили, вскоре я уснул.
Я встретил Джека Брэгга на палубе следующим утром, когда совершал обычную прогулку. Гадалка с зеленым лицом раскладывала свои карты. Она, очевидно, отыскала новую колоду. Как раз когда я проходил мимо, у нее легли верно все карты. Русский корабль уплыл ночью, и его место заняла двухмачтовая шхуна. Солнце светило ярко. Казалось, Батум снова стал чудесным городом. Я подошел к краю палубы и посмотрел вниз, на шхуну. Ее оборванные матросы все еще спали на палубе. Армяне, турки, русские, греки, грузины были похожи на пиратов из книг девятнадцатого века. Они носили пистолеты и ножи, а одежда их представляла безумную смесь разных мундиров, западных и восточных. Эти матросы немного напомнили мне анархистов Махно. Мы с Джеком повстречались на корме. Он стоял на вахте с полуночи. Его глаза покраснели, на подбородке виднелась щетина.
