Как-то утром, прошлой осенью, я взяла Алису в парк в Чидденфорде. У меня тогда случился приступ отчаяния. Брайан всех одурачил. В основном меня, но ему удалось преподнести всем остальным собственную версию реальности. Какой я имела шанс выстоять против него? Сумасшедшая жена, которая подвергает своего ребенка опасности. Кто поверил бы мне, если бы я рассказала правду?
Шарлотта уже сидела в парке, и я проскользнула на скамейку рядом с ней. Эви бегала вокруг, сжимая в своей маленькой ручке палочку для мыльных пузырей. Алиса стояла рядом со мной, не решаясь присоединиться к ней, пока не будет к этому готова. Шарлотта болтала о свадьбе своей сестры, и, как со мной часто случалось, я забылась в чудесной суете ее проблем, пока она не сказала: «До сих пор нет новостей о том мальчике, Мэйсоне».
«Я знаю. Родители, наверно, чувствуют себя ужасно. Ты только представь, через что они проходят. Это невозможно вообразить. – Я содрогнулась, и наши глаза непроизвольно устремились вслед Эви, бегавшей по парку, более внимательно. – Я не многое читала об этом», – призналась я. Несмотря на то что его исчезновение было тогда главной новостью, каждый раз, когда я думала о пропавшем мальчике, мне становилось плохо.
«Хмм. Я знаю, что скажу ужасную вещь, но как ты считаешь – родители замешаны?»
«Нет! Не может быть. А что, это правда?» – ахнула я.
«Я не думаю, но вот некоторые люди так говорят. Я читала статью в Интернете, и там перечислялись все странные причины, по которым дело не складывается, и это заставляет нас усомниться, разве нет?»
«Нет. Я не думаю, что это они, – ответила я. – Ни на минуту не поверю, что это так».
Шарлотта вздохнула. «Нет, я тоже, – согласилась она. – Но разве не ужасно, что это так искажается прессой? В жизнь его семьи вторглись. Они не могут ничего сделать без всеобщего внимания; это, должно быть, так трудно. – Она поиграла шарфом, лежащим у нее на коленях. – Но зато, полагаю, если им есть что скрывать – то они не смогут делать этого долго».
В тот же вечер я прочитала всё, что могла, о деле Мэйсона Харбриджа – «мальчика, который растворился в парке». Там была интересная мысль – никто не может исчезнуть совершенно бесследно. И Шарлотта говорила правильно: взгляды общества прикованы ко всему, что с этим связано. Родители Мэйсона шагу не могли ступить без того, чтобы кто-то не заметил.
Если бы люди заглянули за стены, которые Брайан так искусно выстроил вокруг нас, то что бы они увидели? Как долго он смог бы обманывать всех? Пресса влезла бы в нашу жизнь, полиция прочесала бы наш дом: проживая вместе с нами, наблюдая каждый момент, слушая всю ложь, которая исходит из его уст.
Всё, в чем я нуждалась, – чтобы каждый увидел то, что вижу я. Тогда мы с Алисой сможем сбежать от него. И Алисе не потребуется исчезать надолго. Только до тех пор, пока все вокруг не узнают о монстре, с которым я жила.
В конце концов – настолько ли в действительности хитер Брайан, как ему кажется?
То единичное высказывание Шарлотты о семье Харбриджа всё не вылетало у меня из головы, и несколько недель спустя, в конце ноября, я впервые увидела шанс превратить эту идею в реальность.
Одним дождливым утром, в понедельник, я делала уборку в доме, когда в дверь раздался звонок. Я улыбнулась Алисе, рисовавшей за кухонным столом, и с тряпкой в руке приоткрыла дверь, обнаружив стоявшего на пороге мужчину. Он казался таким же потрясенным, какой, вероятно, выглядела и я. Схватившись одной рукой за косяк, он слегка наклонился вперед, будто собирался что-то сказать.
Я скользнула взглядом по его лицу, нервно встряхнула головой и отступила на шаг. Я не узнала его, но эти большие зеленые глаза были так знакомы…
– Гарриет, – в конце концов произнес он. И это был не вопрос, а утверждение.
– Нет, – пробормотала я, всё еще покачивая головой. – Это не можешь быть ты. – Я взглянула вверх и вниз по улице, но вокруг больше никого не было, а затем снова на него, пока он неловко вытирал ноги.
Он уткнул взгляд в землю, предоставив мне возможность разглядывать полянку посреди редеющих седых волос.
– Что… – начала я, затаив дыхание. Слишком много вопросов проносилось в моей голове. «Что ты здесь делаешь? Какие-то плохие новости? Как ты меня нашел? Ты действительно тот, кто я думаю?»
– Как ты считаешь, я могу… эмм… войти?
Я снова покачала головой. Я не могла его впустить. Что мне сказать Алисе?
– Мне не нужно оставаться надолго. Я просто рад возможности поговорить с тобой.
И в конце концов я распахнула дверь и провела его на кухню, пообещав Алисе, что, если она посмотрит телевизор в гостиной и не будет нам мешать, мы испечем сегодня тортик.
Ей не нужно было повторять дважды, и, как только Алиса вышла из кухни, я жестом попросила мужчину сесть. А сама встала возле раковины и сказала:
– Все думают, что ты умер.
* * *
– Значит, ты тогда не поверила, что я умер? – Мой отец, Лесс, не знал, куда деть руки, и беспрерывно покручивал обручальное кольцо на пальце. Я внимательно наблюдала за этими руками, пытаясь вспомнить, как они подбрасывали меня в детстве или играли со мной, но ничего не приходило в голову.
– Нет, я знала правду, – ответила я тихо. Что я помнила, так это первый раз, когда мама сказала кому-то в магазине, что мой отец умер. Я посмотрела на нее в шоке, удивляясь, когда это могло произойти, но мама слегка покачала головой, и даже в таком юном возрасте я быстро сообразила, что она говорит неправду. Это была ее очередная выдумка.
«Значит, папочка не умер?» – спросила я ее позже, когда мы были одни.
«Нет, живехонек, – ответила мама, хлопая большой простыней, которую она отчаянно пыталась сложить. В конце концов она свернула ее в комок и сунула в сушилку. – Но он сбежал, и маме будет намного легче, если мы скажем людям, что он умер».
Мне не понравилось, как это прозвучало. Но я не стала спорить, потому что она была моей мамой. И я ни к кому не могла бы обратиться с вопросом – правильно ли мы поступаем.
Незаметно для себя я впитала ее ложь, и в какой-то момент с годами мне стало легче говорить людям, будто он умер, чем признать тот факт, что мать намеренно выдумала такую ужасную историю. К тому времени, как я встретила Брайана, я даже не рассматривала возможность рассказать иную версию.
Когда я стала старше, то узнала маму достаточно хорошо, чтобы понять – она не вынесла бы жалеющих взглядов, перешептывания соседей за спиной, вопросов и домыслов: что же заставило в конце концов моего отца уйти. Или даже, возможно, – почему он продержался так долго. Я не знаю, винила ли мама себя за его уход – внешне она винила его, – но она посчитала, что все вокруг обвинили бы в этом ее.
Всё, что у меня осталось на память о нем, – это старая измятая фотография. Мы прижимались на ней лицами друг к другу, широко улыбаясь. Отец держал меня на руках, и мы оба откусывали от фигурной макушки одного мороженого.
