Он замолчал, обернулся на солдата, надеясь, что тот смягчится, но солдат тихо прошептал:
— Виселица.
Барон повернулся к Соллону и произнес:
— Я приговариваю вас к повешению.
— Что?! — Заорал Соллон. — Да как вы смеете?! Я для вас делал все, что мог! Я делал для вас все!
А мужики в проходе одобрительно загалдели, а вот аудиторы были удивлены приговору.
— Вы уверены, барон? — Спросил магистр, уставившись на барона.
— Барон уверен, — твердо сказал солдат, склоняясь к магистру и заглядывая ему в лицо. — Абсолютно уверен.
— Ты просто хочешь меня убить! — Заорал Соллон. — Чертов наемник! Просто убить.
Волков предполагал, что до этого дойдет, и он был к этому готов. Он подал знак, и в зал, расталкивая мужиков и баб, что толпились возле входа, двое стражников ввели, а вернее, точнее втащили, калеку Стефана. Кривобокий сын ведьмы почти не мог идти. Стражники бросили его на холодный каменный пол перед сапогами Соллона.
— Господин барон, господа аудиторы и вы, добрые люди Рютте, я, ваш коннетабль, заявляю, что бывший управляющий Соллон пытался меня отравить. Отравить при и помощи яда, что сделала ведьма и при помощи ее сына, который принес отравленную еду в замок. Но, как вы все знаете, отравился не я, а поваренок с кухни, который выпил вино, предназначавшееся мне. Господин нотариус Деркшнайдер, скажите, что грозит отравителю в доброй земле Ребенрее?
Нотариус Деркшнайдер, знаток законов, встал и четко произнес:
— Коли отравителем является жена — то сожжение, а коли отравителем является муж — то на усмотрение судьи: закапывание в землю живым или четвертование.
— Ну, так что вы выбираете, Соллон? Петлю, могилу или топор?
Соллон ничего не ответил, он сидел и смотрел на Волкова с ужасом.
— Ясно, — сказал Волков. — Господин барон, как ваш коннетабль, я прошу приговорить к повешению соучастника отравления, сапожника Стефана, сына ведьмы.
Барон буркнул без всякого желания, лишь бы быстрее закончить всё это:
— Приговариваю.
— Стефан, — продолжал Волков. — Твой сеньор был милостив к тебе, и тебя всего-навсего повесят за твои преступления.
Люли у прохода одобрительно загудели, они полностью поддерживали коннетабля.
А со старостой из малой Рютте решили быстро, так как он раскаялся и отдал часть денег, по его согласию его обратили в крепостного, хотя все дети его остались свободными. Староста, насмотревшись приговоров о повешении, был несказанно рад, что остался жив. Пообнимавшись с семьей, тут же ушел.
— Добрые жителю Рютте, — громогласно объявил Волков, — вор и убийца Соллон и сапожник Стефан будут повешены на площади после обедни.
Мужики снова одобрительно гудели, и даже славили коннетабля и выходили из зала, а стражники уводили приговоренных. А барон, довольный, что все закончилось, встал и сказал:
— Я рад, господа аудиторы, что вы приехали и навели порядок у меня в доме.
Все господа аудиторы встали и поклонились народу, а магистр Кранц произнес:
— Мы рады, господин барон, помочь вам, но это не только наша заслуга. Мы просто приехали и посчитали, а порядок в вашем доме наводит ваш славный коннетабль.
— Да-да, — закивал барон, — тут вы правы, тут вы правы.
— О вашем добром коннетабле молва идет по всей округе. — Добавил Деркшнайдер.
— Да, вы все не лыком шиты, — сказал барон, — поэтому я приглашаю вас и коннетабля на прощальный обед.
— Мы польщены, господин барон, — улыбался магистр.
Так и начался добрый обед, перешедший в ужин.
К вечеру, когда вино и веселье лилось рекой, а Волков был уже не совсем трезв, к нему подошел старый слуга барона Ёган и сказал на ухо:
— Господин коннетабль, вас там девица дожидается.
— Девица? — Спросил солдат. — Девица — это кстати.
Он извинился и вылез из-за стола, не смотря на протесты барона и аудиторов. Пришлось пообещать вернуться.
Во дворе замка его ждала Брунхильда.
— Деньги вы-то мне не отдали, — не здороваясь, с разрежением начала она.
— Деньги? Какие еще деньги?
Волков улыбался, пытался ее обнять и схватить за грудь.
— Да не придуривайтесь, я ушла утром, а деньги не взяла. Десять крейцеров, гоните! — Она не давала себя ни обнять, ни хватать. Ловкая.
— А-а, ты про деньги, — он все-таки пытался ее обнять, но девушка была непреклонна.
— А ну-ка, куда вы! — Девушка вырвалась из его рук. — Не лезьте ко мне, я за деньгами пришла.
— Да ладно тебе, — не отставал солдат.
— О-о, а вы, оказывается, бельма залили. А я чувствую, винищем несет, — злилась девица. — Сказала «нет», значит — «нет».
— Ишь ты, «нет» она сказала.
— Вижу, пьяный вы. Ладно, завтра приду, — она собралась уходить.
— Стой! — Волков полез в кошель, стал отсчитывать монеты, — вот, держи. Только расскажи, что в шаре видела.
— Ой, отстаньте вы, чтоб вам пусто было, — девица уже разозлилась не на шутку и пошла прочь.
— Стой! Возьми деньги! — Волков догнал ее. — Бери пятнадцать крейцеров даю.
Девушка быстро, как кошка лапой, забрала деньги, тут же закинула их в лиф платья, развернулась и быстро пошла, не прощаясь.
— Да стой ты! — Догонял ее Волков. — Расскажи, что в шаре видела, мне нужно знать, чтобы поймать вурдалака. В умной книге написано, что женщины в шаре могут что-то увидеть. Я-то ничего толком, кроме глаза ведьмы, там не видал.
Брунхильда остановилась, посмотрела на него исподлобья и сказала:
— Я видела, как людоед моего брата убивал.
— Да иди ты?! — Не поверил солдат.
— Да, — злобно сказала девушка. — Видела я, как он ему ногой на поясницу наступил и за ногу его дернул, а поясница хрустнула, а упырь моего брата закинул на плечо, — девушка всхлипнула. — А он еще жив был, а кричать не мог, и на меня смотрел, а людоед шел себе…
— А где ж это было? — Спросил Волков.
— Ой, да отвяжешься ты от меня?! — Заорала девица на весь двор. — Зачем пытаешь?! Через кусты он шел, — она зарыдала, — по болоту.
Девушка кинулась бежать вон из замка, солдат за ней не пошел, стоял, чесал подбородок и думал, а затем он двинулся в донжон, но не дошёл, ему стало и не до застолья у барона, да и хмель как-то выветрился на улице.
Думал, ходил, и остановиться не мог, зашел на конюшню и велел конюху оседлать одного из своих коней. И пока не стемнело, поехал в деревню, толком сам не зная зачем. Доехал до площади, остановился у виселицы, где висел упырь, некоторое время рассматривал его в нелепой надежде узнать что-то, что помогло бы ему найти хозяина этой твари. Так ничего и, не увидев, поехал в трактир, где должен был быть монах, там он его и нашел.
