Волков протянул молодому человеку контракт:
— Барон подписал ваш контракт. Держите и помните, за что повесили Соллона.
— Господин коннетабль, — юноша схватил бумагу, он был растроган, — я никогда, никогда не нанесу барону такого оскорбления. Я всегда буду с ним честен.
— Запомните эти слова, — сказал солдат.
Ночью солдат долго не мог заснуть. Ворочался. И дело было не в храпе Ёгана и не больной ноге. Он мечтал, мечтал о гербе. Нет, он не мечтал он его представлял, думал, как будет он смотреться на щите. И как щит будет смотреться привязанный к луке седла. И как будут смотреться Еган, верхом, следом за ним, и с оружием, и в его цветах. Он знал, что как только герб будет на его щите и верный человек будет при нём, ни кто больше не посмеет ему тыкать. Сон его сморил глубоко за полночь. А вот выспаться ему не удалось. Свет только стал сочиться в окна, как в дверь начали тарабанить:
— Господин, господин, — неслось из-за двери.
— Ёган.
— Встал уже, — сказал Ёган, идя к двери и отпирая её.
На пороге стоял стражник, если не испуганный, то уж точно обескураженный.
— Ну что там у вас опять стряслось? — Спросил Волков, садясь на кровати.
— Господин, — произнёс стражник, с трудом переводя дыхание после бега, — висельник пропал.
— Что? — Не понял солдат?
— Стефана колченогого с виселицы украли.
— А Соллон висит?
— Висит, а ведьминого сына нету.
Волков сидел молча думал, остальные ждали его решения, не произнося ни слова. Сейчас больше всего на свете ему хотелось откинуться в подушки и лежать под теплой периной, придумывая себе герб, но он был коннетаблем, человеком, который отвечал за всё вверенном ему феоде. И он произнёс:
— Ёган — лошадей, монах — поможешь одеться, а ты, — он кивнул стражнику, — беги за сержантом.
— Так сержант ещё с ночи на пожарище, — отвечал стражник.
— На каком ещё пожарище? — спросил Ёган.
— Так ночью трактир сгорел.
— Как сгорел, а почему нас не разбудили? — продолжал допрос Ёган.
— Сержант не велел, говорил, что коннетабль ещё хвор после ранения.
— Трактир весь сгорел? — С надеждой в голосе произнёс монах.
— Весь, — радостно как то сообщил стражник, — вместе с конюшнями, и амбаром, один забор остался, да и тот погорел малость.
— А люди не погорели? — Спросил Волков.
— Вроде нет.
— Ясно, иди. Ёган, монах чего ждёте, одежду, коня мне.
Соллон висел, как поужено, выгнув шею и склонив голову на бок. На другой стороне улицы ещё дымились головёшки бывшего трактира, да по ним ползали толстые работницы из трактира, собирая то, что не сгорело. Но Волкова горелки не интересовали, он разглядывал конец верёвки, на которой висел Стефан.
— Срезана, — констатировал сержант.
— И часто у вас такое бывало? — спросил солдат.
— Первый раз вижу, что бы висельников воровали. — Правда, до вас мы людишек не много, что бы вешали то. В основном кнутом да клеймом учили, а вешали не часто. Одного, другого за год, но ни разу у нас их не воровали.
— И кто же мог это сделать? — задумчиво произнёс солдат.
Ёган, Сыч, сержант и монах молчали.
— Ну! Есть мысли?
— Может он… — сказал сержант.
— Кто? — спросил Ёган.
— Вурдалак, мы у него слуг то переловили, вот он и взял колченогого, что бы нового слугу себе сделать.
— А как он их делает? — Спросил у сержанта Ёган.
— Сначала вроде как укусит, а кровь им пить самим не даёт. Даёт только трупы за собой доедать, — отвечал за сержанта монах, так как тот, только открыл рот и молчал, обдумывая ответ, — но это я так за книгой домысливаю, в книге про это ничего нету. Просто книга говорит, что обратил и всё.
— Трупы доедать, — Ёган поморщился и передёрнул плечами, — фу…
— Не брал его вурдалак, — сказал Волоков подумав, — он Соллона бы взял, а не этого плюгавого.
— Это значит, — продолжал тему вурдалака Ёган, — кровушку пить он им не даёт, а даёт после себя объедки доесть, тот значит ему свежей человечины, он ему только объедки, эх и у мёртвых значит, правды нет.
— А раз не вурдалак, то кто мертвяка снял? — Спросил сержант.
Монах глянул на солдата, как будто искал разрешения, тот не заметил его взгляда, он думал, и тогда брат Ипполит произнёс:
— Может ведьма, если она ещё жива, конечно.
— Так сдохла же она, — напомнил сержант.
— А девчонка Агнес, когда в шар глядела, сказала, что жива она, — ответил ему Ёган.
— Да, — подтвердил монах, — так и было, Агнес сказала, что ведьма шар вернуть хочет и сына. Вот сына и вернула.
— Ведьма? — Не верил сержант. — Да она ж хилая, попробуй сам, брат монах, висельника закоченелого с земли то поднять.
— Сержант, — сказал Волков, — найди мне эту Агнес. Ко мне ее. Я в замке буду.
— Да, господин.
В донжоне, у самого входа, Волков увидел две большие бочки. Еще вчера их тут не было. Он заглянул в одну из них и узнал то, что увидел. Это был жир. Тот, что собирал Авенир бен Азар в своем трактире. И тут же рядом были сложены всякие нужные пожитки и посуда из трактира: чаны, сковороды, горшки, ножи. Пока Волков все это рассматривал, к нему подошел улыбающийся Сыч, поздоровался.
— Доброго вам утра, экслеленц!
— И тебе, — отвечал солдат.
— Ночью все сделал чисто, — не без гордости отчитывался Сыч. — Комар носа не подточит. Все ценное вывезли, только в конюшне осталось чутка, так дело уже к утру шло, не успевали. Постояльцы все целые, кони тоже, никто даже не угорел.
— Забыл, как тебя звать, Сыч?
— Матушка звала Фридрихом, да то когда было. Меня давно так не кличут, все Сыч да Сыч, я уж и привык.
— Ты молодец, Фридрих, а ты мылся, как я тебя просил?
— На Святом Писании могу побожиться, — клялся он и смотрел на Волкова честными глазами. — Вы сказали, экселенц — я помылся.
Волков поглядел на него и не очень-то в это верил.
— Управляющий расплатился с тобой?
— Да, экселенц, деньгу уже получил.
— А где он сам?
— Так с мужиками поехал лес смотреть. У трактира оказался каменный фундамент. Немного леса хорошего и трактир будет лучше старого.
— Ну, что ж, Сыч, хорошо. — Произнес Волков и обратился у Ёгану: — Крикни на кухню, пусть завтрак несут.
Он еще ел, когда сержант привел девочку. Девочка встала рядом с ним, чинно поклонилась и произнесла:
