Вурдалак молчал пристально глядя на коннетабля.
— Эй, молчишь? Я, что, угадал? Да, угадал, в общем, хватит болтать, кровосос, становись на колени, иначе мы убьём тебя.
— Холопы! — Опять завизжал вурдалак. — Повелеваю, убейте этого ублюдка, или я убью вас всех! Слушайте своего господина!
Визг этой твари въедался в мозг и деморализовал. В этом визге Волков чувствовал лютую ненависть к себе. Как будто она адресовалась именно ему.
— Слушайте меня, своего господина! — Визжал людоед. — Слушайте…
Конь снова заплясал под солдатом, а люди озирались растерянно, морщились, смотрели на коннетабля, не знали, что делать, ожидали и надеялись, что коннетабль знает, коннетабль сейчас всё скажет. Они не слушали вурдалака, они смотрели на коннетабля. Ждали его приказав. Люди были за него. Пока. И он понимал, что с кровососом нужно кончать. Уж больно опасен тот был. Но стрелять с коня, который волнуется, бессмысленно. Только болт потеряешь в грязи.
Волков стал успокаивать коня и орал одновременно:
— Не слушайте и не бойтесь его, он отринул Святую Церковь нашу, забыл долг рыцаря — защищать слабых, наоборот он жрал детей и баб, он больше вам не хозяин, он тварь, нелюдь, пес Дьявола.
Волков гладил и похлопывал коня, и тот вроде как угомонился. Стал, как положено боевому коню смирно, и почти не тряс головой. Тянуть больше не было смысла, что собирался делать людоед, не было понятно, он мог кинуться и в бой и бежать, и солдат решил стрелять.
Он вытащил ногу из стремени, ожидая, что монах кинет топор. Но ничего не произошло. Волков глянул на монаха, а тот стоял, разинув рот и уставившись на вурдалака, ещё и поигрывал топором. Волков пнул монаха в рёбра и зло зашипел:
— Уговор, дурень, помнишь?
Брат Ипполит поднял глаза на солдата, словно не понимал, о чём говорит тот.
— Не слушайте этого пса, — снова визжал вурдалак, — этот безродный ублюдок, приехал в землю нашу и командует тут как будто он тут господин…
Конь снова заплясал. А Волков видел, как пар поднимается над головой вурдалака. Эта тварь уже не могла ждать. И эта тварь двинулась вперёд, не спеша… Пока…
«Убьёт меня, все остальные разбегутся, — думал солдат, — ни кто не осмелится напасть на сына барона, даже если он нелюдь».
— Я ваш господин, — продолжал вурдалак, и орать и приближаться, — повелеваю вам — убейте чужака.
Надо было стрелять, но как в него стрелять, если конь не стоит на месте, а этот выродок неотрывно смотрит на него. Солдат решил спрыгнуть с коня.
И тут монах кинул топор. Как ни странно точно и сильно. Топор летел прямо в рыло нелюдя. Солнце светило ярко, людоед щурился, но всё равно всё видел. Он отмахнулся от летящего топора словно от мухи назойливой, откинул его от себя с такой же лёгкость, как девушки откидывают непокорную прядь волос. Одним движением. И хотел было оскалить великолепные зубы, в улыбке превосходства, как в голову ему, прямо в угол, между лбом и виском врезался болт. Волков выстрелил сразу, как только увидел взмах монаха. Конь не стоял ровно, но до вурдалака было всего несколько шагов. С такого расстояния он никогда не промахивался. А нелюдь среагировав на топор, пропустил выстрел. Теперь солдат ждал его реакции. А вурдалак всё-таки улыбнулся белозубо. И на глазах опешивших людей взялся за древко болта и с хрустом и чёрной жижей вытащил его из головы:
— Ты думал убить меня так, ублюдок, — крикнул он, улыбаясь во весь рот и отбросил палку с оперением в воду.
Реакция нелюдя насторожила солдата, но он ещё не потерял надежды:
— Если бы ты и в правду был на войне, людоед, ты бы знал, что ни стрелы, ни болты так из себя доставать нельзя. — Крикнул ему солдат. — Иначе наконечник останется внутри.
От головы вурдалака на солнце шёл пар, а он улыбался и двинулся на копейщиков, что стояли перед солдатом:
— Да плевать мне на твой наконечник, — визжал он. — Плевать!
«А вдруг и вправду ему плевать, — думал Волков, — тогда мне конец, людишки то разбегаться собираются. Думают, что его не убить».
Судя по всему так и было, а этот опять завизжал так, что кровь в жилах стыла, и снова двинулся на стражников. Люди стали поворачиваться, глядеть на своего коннетабля. Собаки сзади зашлись лаем и стали разбегаться, вырывая повода у егеря из рук.
— Господин, что делать? — крикнул один из мужиков.
Коннетабль пытался, что то кричать, навести порядок и успокоить людей, но его ни кто не слушал. Конь стал крутиться вокруг своей оси поднимая, бил ногами, тучи грязных брызг.
И тут вурдалак, щурившийся до этого от солнца, вдруг широко открыл глаза, остановился, и замолчал, словно прислушиваясь к чему-то. Застыл, а из чёрной дыры в голове выползла струйка белого дыма. Он зашипел, словно огромный кот, широко разинув пасть, и с силой сдавил виски руками. Так и стоял с широко открытыми глазами. Уже и солнце его не пугало.
— Что? — Крикнул солдат, останавливая, наконец, своего взбесившегося коня. — Голова заболела?
Теперь нелюдь, зажмурился изо всех сил, продолжал стоять.
— Заболела, — продолжал Волков, — говорил же тебе, нельзя оставлять наконечники в себе.
И тут вурдалак снова завизжал, да так, что один из стоявших перед солдатом стражников бросил копьё, закрылся руками, как будто руки могли защитить от визга, кинулся бежать по болоту. Визгом этой твари, как кипятком обдавало. Двое других растеряно оглядывались на коннетабля. Он захотел остановить бегущего, и ободрить своих людей, но тут конь его совсем взбесился, он встал на дыбы. Правая нога солдата была не в стремени, а на левую он опереться и не мог, удержаться в седле шансов не было. И, роняя арбалет, он с грохотом рухнул в грязь и воду.
С трудом подняв голову над водой, он смотрел отрешённо, как разбегаются дворовые мужики, догоняя скулящих от страха собак. А тварь всё визжала и визжала, и всё ближе и ближе. Так, что уже резало уши. А он барахтался в тине и грязи пытаясь найти твердую и не скользкую почву под ногами, что бы встать. И тут, чьи то сильные руки подхватили его, подняли. Это был Ёган:
— Господин, вы живы?
Волков был жив, и зол, уж он-то не собирался бежать, солдат вырывал из рук Ёгана секиру и сказал:
— Арбалет обронил, найди, — и двинулся навстречу вурдалаку, распихав сидевших на корточках, от страха стражников.
А тот остановился и визжал, зажмурившись, но уже не так громко и страшно. Всё ещё сжимая виски руками. А дыра у него в башке стала заметно больше, её края обуглились, и из неё шёл дымок. Тяжело шагая по чёрной болотной мути солдат подошёл к твари и забыв, что он может снова повредить, ещё не зажившее плечо, взял секиру в обе руки и вложил все силы в удар, всю свою злость. Он нанёс вурдалаку страшный удар. И плечо сразу заныло. У него было такое ощущение, что он рубанул старый, влажный дубовый пень. И что его удар бесполезен. Но визг, вдруг, стих, стало слышно как с криками и брызгами и шумом разбегаются его люди, лают собаки, ржут кони.
