— Все ли вам нравится у нас, господин? — Спросил трактирщик, елейно улыбаясь.
— Все.
— Мы вам так благодарны, не иначе как Господь послал вас, мы молимся о вашем выздоровлении.
— Молитесь? Это хорошо… Вот, если б ты еще не брал с меня за постой…
— Так мы можем договориться, — замялся трактирщик, — сколько дней вы хотите у нас пожить? А харчи считать будем? А простыня вам всё время будет нужна? А дровишки считаем? Ведь воду вам каждый день греем… Все ж денег стоит.
— Не врал бы ты — никаких денег тебе это не стоит. Хворост тебе работник твой собирает. На простыне я только одну ночь поспал, да и стирать ее ты дочь бесплатно заставишь… Ладно, я не про это.
— А про что? — Спросил трактирщик.
— Арбалет где?
— Какой арбалет? — Спросил трактирщик немного наигранно.
По этой наигранности солдат заподозрил, что плут знает про арбалет:
— Тот арбалет, из которого мне ногу прострелили.
— Не могу знать… Не могу знать, все, что в трактире было, мы все в вашу комнату сложили. Все вещи этих отродий в вашей комнате, и деньги все, и сапоги со всех сняли.
Теперь солдат был уверен, что он врет.
— Знаешь что, — сказал Волков, — я, пожалуй, дам двадцать крейцеров тому, кто видел арбалет. Я думаю, что кто-нибудь да видел его, и не дай Бог, если он окажется у тебя. Я поеду к твоему барону и скажу, что ты вор, и попрошу тебя повесить.
Волков говорил специально громко и все находившиеся в харчевне внимательно слушали его.
— А если барон не даст согласия, то я поеду к графу. Ну что, объявлять мне награду в двадцать крейцеров?
— Зачем же, господин, деньги тратить? — Поморщился трактирщик. — Я сам поищу, у людей поспрашиваю.
— Поспрашивай, поспрашивай, я думаю, что обязательно найдешь.
Ёган помог солдату снять кольчугу, и тот немного подремал, сидя за столом, пока готовилась еда.
Статная Брунхильда принесла сковороду жареных с салом бобов, большой кусок ливерной колбасы, кувшин пива, свежий хлеб, лук. Налила пиво в кружку. Волков сделал глоток и поморщился.
— Ну и дрянь, — сказал он. — Вы из чего его делаете?
— Все пьют, не жалуются, — нагло заявила девица с вызовом глядя на солдата, — а вы прям как барыня.
— Я тебя уже предупреждал, чтобы ты не сравнивала меня с бабами.
— А то что? Саблей своей меня рубанете? — Ещё более нагло поинтересовалась Хильда. — Я прям боюсь.
— Вот видно, что не зря тебе дезертиры фингалов понаставили — язык как помело.
Девка зло, как кошка, фыркнула и гордо ушла.
— Эх, какая… — восхитился Ёган. — Аж жаром от нее пышит.
Волков усмехнулся и стал есть. Ёгана он за стол не пригласил, но половину еды ему оставил.
Удивительно приятно проснуться и осознать, что у тебя ничего не болит. Такое с ним бывало в детстве, а после того, как в одном из первых сражений его сбил рейтар на огромном коне, такого не было. Он помнил это до сих пор. Рейтаров было совсем не много, лучников было в три раза больше, но кавалеристы разметали их в пух. Это было в последний раз на памяти Волкова, когда он видел лучников в открытом поле. В осадах они были еще нужны, а в чистом поле… уже тогда их век закончился.
В то удивительное, ясное, теплое утро, он получил повреждение, когда огромный рейтар в сверкающих латах на огромном рыжем коне врезался в него с хрустом и грохотом и поскакал дальше, разбрасывая других лучников, даже не заметив столкновения. С тех пор левое плечо и предплечье не давали ему спать на левом боку. Это было давно, после этого к боли в плече добавились другие боли, они то затихали, то возобновлялись снова. Одна из самых последних ран была рана в голень. Почти в стопу. Из-за нее он хромал. Её он получил совсем недавно, зимой. Но сегодня утром ни она, ни плечо не беспокоили солдата. Он лежал в теплой кровати. На простыне. На простыне были виды следы от клопов, но даже клопы не смогли разбудить его ночью, потому что у него ничего не болело, и он прекрасно спал. Где-то вдалеке ударил колокол. Внизу, в харчевне, кто-то ронял посуду со звоном, ругался.
Вставать не хотелось, хотелось лежать, но снова ударил колокол. Для утренней службы было поздновато. Волков нехотя сел на постель, и нормальная жизнь вернулась к нему. Плечо заныло. Он дохромал до двери, открыл и крикнул:
— Ёган!
— Да, господин, иду.
Ёган был тут.
— Бродяги разбежались?
— Ага, еще до зори, в село пошли.
— Ты ж говорил, они в монастырь идут работать.
— Ага, в монастырь. Но после похорон. Сегодня в Большой Рютте похороны.
— А кого хоронят? — Не понял спросонья Волков.
— Как кого? Коннетабля и его людей, которых дезертиры порубили. Весь народ на похороны пошел. Думают, раз коннетабля хоронят, то кормить будут.
— Дьявол, совсем из головы вылетело. Надо съездить отдать должное. Мальчишка был храбрый и один из стражников, можно сказать, мне жизнь спас.
— Умыться? Завтракать и лошадей седлать?
— И еще руку перетянуть, бинты ослабли, и смазать мазью нужно.
— Все сделаю, господин, — он, было уже, пошел, но остановился. — Ах, да, чуть не забыл, трактирщик передал вам…
Ёган показал арбалет.
Солдат сразу понял, почему трактирщик пытался его оставить себе. Он, как был, в исподнем спустился вниз и взял арбалет в руки. Это было не оружие, это было произведение искусства.
— Сам он, конечно, передать мне его не захотел, — заметил солдат, разглядывая арбалет. — Теперь ясно, почему он хотел его припрятать.
— Ага, не захотел. Лежит, вон, в хлеву воет.
— Воет из-за того, что арбалет пришлось отдать?
— Да нет, из-за сына. Я ему сказал, что коня то мы нашли, а его сынка — нет. Сынок его сгинул, вот он и воет.
— Как бы он там не удавился в хлеву.
— Не удавится, у него еще два сына есть и две дочери. И еще трактир. Кто ж от такого богатства удавится?
Ёган распорядился насчет завтрака и воды и вернулся перебинтовывать плечо.
Солдат сидел на кровати и держал в руке удивительно красивый арбалет. На нем не было ни орнаментов, ни узоров. Арбалет был великолепен своим совершенством и законченностью форм. Ложе из желтого, твердого и легкого дерева. Волков не знал, что это за дерево. Оно было зашлифовано до гладкости стекла. Легкая и тонкая направляющая, колодка из каленой, клепаной стали, болты и клепки тоже каленые, намертво стягивающие плечи. А сами плечи, он таких не видел, но знал, что такие называются рессорой. Три тонкие кованые пластины были стянуты в одну огромную силу. Зажим для болта, спуск, механизм натяжения, ручка. Все было великолепно, совершенно.
