— Врет он, — рявкнул сержант. — Мы пришли забрать десятину мертвых, чтобы отдать бабам погибших наших людей. А он на нас напал.
— А почему вы пришли, когда меня не было?
— А что ж нам, ждать тебя что ли? Ты сбежать хотел, что бы деньги не отдавать.
— В отличие от вас, я не вор, и законы воинской корпорации чту неукоснительно.
— Кто вор? Я!? — Заорал сержант.
— Ну а кто еще в отсутствии хозяина копается в его вещах, а когда его ловят на месте, пытается его убить? Так делают воры.
— Ну… — Начал было сержант, но его перебил барон.
— Замолчи, — он сделал глоток из кубка и спросил у Волкова: — так что вы хотите сказать, что мои люди воры?
— Вы это сами должны решить, господин барон. Когда я в первый раз поймал вашего старосту на воровстве — я его предупредил…
— А что он у вас украл?
— Оружие. То, что я взял в бою у дезертиров. Он, не скрываясь, сложил его в телегу и хотел уехать. Я забрал оружие и предупредил его. Второй раз он пытался увести у меня коня стоимостью в двадцать талеров. Я остановил его, а он заявил, что это ему велел сделать сержант.
— Я ему такого не велел, врет он.
После этой фразы Волкову стало легче. Он понял, что сержант и староста действовали не по распоряжению барона, а сами по себе.
— То есть, — произнес барон, — вы утверждаете, что в моем феоде мои люди воруют у проезжих.
— Я думаю, что, в первую очередь, воруют они у вас. Ну, или что-то затевают против вас.
— Вот даже как? Вам придется подтвердить свои слова, — сурово сказал барон.
— Для этого я и пришел сюда, — смело ответил Волков.
Он достал из рукава пергамент, подошел и положил его на стол перед бароном. Тот взял лист бумаги, взглянул на него и швырнул рядом с кубком:
— Что это? Язык древних? Я не поп, чтобы читать на нем.
— Нет, это ламбрийский, — и подозвал Ёгана. — А ну ка скажи барону, где ты нашел эту бумагу.
— Ну, я снимал сапог, и там это было.
— Какой еще сапог? — С раздражением спросил барон.
— Ну, с дезертира, с мертвого, сапог стягивал, а она там была. Гляжу — на пол упала.
— И что здесь написано?
— Не знаю, — испуганно ответил Ёган.
— Замолчи, дурак, — рявкнул барон и кривым пальцем постучал по бумаге. — Что здесь написано? — Он смотрел на солдата.
— Здесь сказано: «Сопляк узнал про мельницу, предупредите господина с мельницы, а с сопляком разберитесь, иначе донесет. Но так, что бы никто не подумал чего».
— И что все это значит? Звучит как дурь какая-то.
— Звучит как дурь, если не знать, что под сопляком подразумевали вашего коннетабля, которого они заманили в харчевню и убили первым. Он очень мешал кому-то в вашем феоде, что-то знал.
— Да неужто мельнику? — Ехидно усмехнулся барон. — А может, обоим? У меня их двое.
— На вашем месте я бы проверил обоих. И еще бы выяснил, куда в вашем феоде люди деваются. Я, например, послал парня в монастырь за лекарствами, дал своего коня, только коня дохлого и нашли. А еще у вас по болоту ходит холерный уродец и на людей кидается.
— Какой еще холерный уродец? — Ехидство как рукой сняло, барон был серьезен. — По какому болоту?
— По тому болоту, что лежит вдоль дороги, которая ведёт к монастырю.
— А кто вам про него рассказал? — Спросил барон абсолютно серьёзно.
— Я его сам видел, так же, как и вас. Конь его почуял и понес, я сам чуть кости не переломал. А что, вам про него уже что-то говорили?
Барон не ответил, он уставился в стол перед собой. Все молчали. В огромном зале было тихо, только ветер завывал в камине, да громко треснуло палено, раскидав несколько иск.
— Садитесь, — вдруг произнес барон, указывая на стул рядом с собой.
Солдат попытался отодвинуть этот стул, но двигать одной рукой такую мебель было невозможно. Стул было неимоверно тяжел и массивен. Хорошо, что Ёган догадался, подбежал и помог. Солдат уселся.
— Что у вас с левой рукой? — Спросил барон.
— Старая рана. Моя первая. А в харчевне получил по ней еще раз, очень крепко получил. — Он чуть помолчал. — Монахи сказали, что б левой рукой не шевелил.
— Я вас понимаю. Старые раны.
— Я вижу, что сия учесть и вас не миновала.
— Вы про лицо или про руку? — Барон показал правую руку, она тоже была заметно искалечена. Пальцы были ломаны, а на указательном не было ногтя. — Лицо — это турнирные забавы молодости, а рука — это Вербург. Это барон де Шие. Мы с ним сшиблись, оба коня насмерть, я ему копьем в шлем, он мне в руку. Вечером мы с ним выпили, он оказался добрым малым. Добрым рыцарем.
— Я тоже был при Вербурге.
— Вы? — Барон посмотрел на солдата с недоверием. — Сколько ж лет вам тогда было?
— По-моему, пятнадцать уже исполнилось.
— А на чьей стороне вы были?
— Ну уж не на стороне еретиков.
— А кто был вашим капитаном?
— Не знаю, но платил мне тогда лейтенант Брюнхвальд.
— Брюнхвальд! — Радостно воскликнул фон Рютте. — Я ж его знал. Я пил с ним перед сражением, а где вы стояли?
— Слева.
— В низине?
— В самой низине. С рассвета и до полудня я простоял по щиколотку в воде.
Барон аж подпрыгнул. Он больше не был суров. Он был и радостен, и возбужден, и даже возмущен.
— Это ж вы, мерзавцы, побежали первыми, — кричал он, указывая на солдата кривым пальцем без ногтя.
— А где в это время были вы? — Спросил Волков.
— В это время я уже лежал в обозе с изуродованной рукой.
— Так вот, мы побежали, когда велийские ландскнехты ушли спасать свои шмотки после того, как кавалерия противника ворвалась в наш обоз. А с нами осталось только полторы сотни копейщиков, которых шесть сотен рейтар даже не заметили, когда кинулись нас топтать. Что может сделать тысяча лучников с шестью сотнями добрых рейтар, которые смяли полторы сотни копейщиков и несутся на них во весь опор. Я даже одного выстрела сделать не успел. Расскажите ка мне, барон, как кавалерия противника оказалась в нашем обозе?
— Ах-ха-ха! — Радостно засмеялся барон. — Дело то было веселое. Мы сшиблись с их рыцарями в центре, как положено, с хрустом и звоном. Сталь в сталь, мясо в мясо. Нас было чуть больше, но суть не в этом. Мы были лучше, и поэтому мы их опрокинули. Они откатились, а наши чуть увлеклись и решили немного порубить арбалетчиков, уж больно хорошо они стояли. Да уж…
— Да уж, а наемные кавалеристы противника смяли ваших оруженосцев и заехали в наш обоз.
