— Как-то не припомню.
— Но вот от вашей руки пали четыре человека.
— О чем это вы? — Не сразу сообразил солдат.
— Ну как же, о дезертирах.
— Ах, вот о чем. Отец мой, я солдат. Убивать моя профессия. Двадцать лет мне за это деньги платили. И все попы меня каждый раз на это благословляли. Это мое доброе дело. Так мне говорили мои капелланы, или они были неправы?
— Даже не знаю, что ответить, — сказал поп. — Всё-таки думаю, что не правы. Любое убийство для души тяжкое бремя, даже если оно оправдано.
— Ну, это только первое убийство бремя, а потом душа привыкает.
— В этом-то и весь ужас, я думаю, а вы так не думаете?
— Простите меня, святой отец, но я пришел говорить не о моей душе.
— А о чем же вы хотите поговорить?
— О других душах. О сгинувших.
— О чем? — Не понял отец Виталий.
— Барон назначил меня коннетаблем. Я теперь ваш человек.
— Да что вы! Господи, ты меня услышал! Вы даже не представляете, как я рад. Я молил об этом Господа каждый день. У нас, конечно, был коннетабль. Вы же его знали?
— Очень недолго.
— Это был чистый юноша, пламенная душа, а нам нужен хладный муж с железной рукой. Наш барон добрый воин и справедливый человек. Он очень снисходителен к своим людям, но как хозяин он плох. Чересчур доверчив и не хочет вникать в мелочи, а подлые люди пользуются его доверчивостью.
— Вот как. Подлые? И кто это, можете сказать?
— Да все, кто его окружают.
— Его обворовывают?
— Его грабят, и грабят его холопов, моих бедных прихожан, а им и так нелегко, чума их скосила на треть, а до этого прореживал голод и неурожай. Вы знаете, что у нас третий год неурожай?
— Не знаю, — сухо ответил солдат, его это особо не интересовало. — Если его грабят, значит надо проводить аудит.
— Мудро, очень мудро. Могу ли я вам помочь?
— Можете, мне нужно будет письмо от вас к аббату, в котором вы поддерживаете мое решение.
— Credo in Deum
[8], — поп сложил молитвенно руки. — И он услышал меня. Сейчас же напишу письмо аббату. Наш аббат светлый человек. Он нас услышит, он нам поможет.
— Вот это мне от вас и нужно. Но это не всё.
— А еще чем могу помочь?
— Мне нужно знать, сколько людей пропало с зимы. Вам же приносят заупокойные записки?
— Да, сын мой, к сожалению приносят. Только это не заупокойные записки. Сгинувших людей нельзя отпевать как покойных. Хотя и за здравие за них не молятся. За сгинувших есть отдельная молитва. Но, конечно, все они у меня учтены, я записываю их в книгу поминовений.
— Может, взглянем? — Спросил солдат.
— Конечно, пойдемте. Ave Maria gratia plena
[9], как я рад, что Господь послал нам вас, сын мой.
В книгах отцах Виталия был такой же порядок, как и в церкви. Они быстро нашли имена всех пропавших людей. Оказалось, что из девяти пропавших четверо были детьми, трое женщины, остальные были мужчины.
— Я знал этих мужей, — говорил поп. — Они были крепкие люди. Большое горе, большое горе.
— А исчезновение детей, меньшее горе, — спросил солдат.
— Не меньшее, но исчезновение ребенка — это горе для семьи, а исчезновение мужа — это смерть для семьи.
Солдат молча согласился, кивнул:
— А откуда все они? — Спросил он, разглядывая список. — Из каких мест?
— А со всех мест, — отвечал священник. — Вот эта девочка с хутора, что у водной мельницы. А вот эти с малой Рютте, все трое. А вот этот крестьянин, так он вообще жил рядом с церковью. А вот эта девица, она сестра коннетабля, который погиб. Она жила…
— У монастыря, — произнес солдат.
— Да, да, у монастыря.
— Ну, что ж, спасибо за помощь.
— Спасибо вам, что взялись за это.
— Еще один вопрос.
— Конечно.
— Кто, по-вашему, обворовывает барона?
— Да все. И управляющий Соллон, и старосты, даже подлецы купчишки, что обворовывают его мужиков.
— Соллон? Редкое имя для здешних мест.
— Зовут его Эммануэль. Но, сын мой, это мои догадки.
— Ну, посмотрю на него, как одевается, на каком коне ездит. Думаю, что будет ясно.
— Обязательно станет ясно, как только увидите.
— А барон этого ничего не видит?
— Абсолютно слеп, и это только полбеды. Он еще и абсолютно глух и слушать ничего не хочет. Ему многие говорили, пустое.
— Ясно, Соллон, старосты, купцы, а сержант?
— Ничего о нем не могу сказать. Груб, спесив, мужики его боятся. Но, наверное, так и должно быть. Обворовывает ли он барона — не знаю. Дом у него небогатый, но у жены его есть золотое кольцо. И дети его, не крестьянским, чета.
— Ясно. Значит, Соллон, старосты и купцы.
— Чуть не забыл. Есть еще один подозрительный человек. Зовут его Авенир.
— Что за имя такое? Кто? Чем занимается?
— Наш трактирщик. Авенир бен Азар. Его трактир прямо напротив церкви.
— А, ясно. Винокур?
— Конечно. И винокур, и девок держит.
— Ну, как обычно.
— В трактире у него всякий сброд ошивается. Менестрели сладкоголосые, певцы баллад.
— И много у него народу собирается?
— Всегда битком.
— И местные мужики ходят?
— Да откуда у них деньги? Приезжие, купчишки, подрядчики, менялы. Монастырь перестраивается, много люда тут ходит теперь.
— Ясно.
— Но самое страшное в другом.
— В чем?
— Он дает деньги в рост, — почти шепотом произнес священник. — И, думаю, барон об этом не знает.
— Быть такого не может, что б не знал, — не поверил Волков.
— Ну, я так думаю.
— Спасибо, что уделили мне время.
— Вам спасибо. Храни Вас Бог.
Отец осенил солдата святым знамением, солдат поцеловал ему руку.
— Я буду за вас молиться, — крикнул поп вслед солдату, когда тот выходил из церкви.
На пути к замку Волков встретил барона. Тот ехал верхом, на плече у него лежало копье. Рядом с ним шел крепкий поджарый мужичок. Небритый, но улыбчивый. В поводу он вел четырех собак, нес рогатину.
