— Господин коннетабль, сюда!
Конь вперёд идти не хотел, артачился. Заплясал.
— Тихо ты, волчья сыть, — Волков полоснул его плетью. — Пошел, говорю, — направил коня к стражнику. — Что там у тебя?
— Вот, — стражник указал копьём на какую-то кучу.
— Господь Вседержитель, — Ёган стал осенять себя святыми знамениями.
Волков увидал, развороченную и обглоданную грудную клетку человека. Ломаные рёбра, кости таза. Всё чёрное от остатков гниющей плоти.
— Людей он тут, значит, жрал, — констатировал Клаус.
— Ага, вот куда людишки-то пропадали, — добавил Ёган.
— Ну, что стали-то, — морщась от невыносимой вони, сказал солдат, — осматривайте дальше.
Островок был маленький, стали искать — стали находить ещё плохо обглоданные кости.
— Опять кости, — кричал Клаус.
— Человек? — кричал Волков.
— Нет. Лошадь.
— А тут корова. — Кричал стражник. — Падлюка и коров, значит, жрал тоже.
— Две башки! — Кричал другой.
— Человечьи? — Спрашивал Ёган.
— Да, — подтверждал стражник.
— Разбитые. — Добавлял Клаус. — Видать, мозги любил.
Солдат ездил среди берёз, конь пообвык, уже не взбрыкивал. Волков осматривал останки, пытался посчитать, но это было делом бессмысленным.
Видимо тварь жрала людей в разных местах, разрывая их на куски.
— Сколько ж здесь людей? — наконец произнёс он.
— С дюжину, наверное, — услышал его вопрос Клаус.
— А поп мне говорил, что пропало вроде девять.
— Так поп только наших, наверное, считал, а сколько тут пришлых он пожрал — одному Богу известно.
— Ага. Тут, видно, и подёнщики, и купчишки есть, — произнёс Ёган.
— Да всех он тут жрал, и людей, и лошадей, я тут и кабанью голову обглоданную видал, — сказал Клаус.
— Господи, а это что за жижа? — морщился Ёган, найдя зловонную лужу.
— Так, это, гадил он тут, — пояснил Клаус.
— Фу… Где жрал, там и гадил, что ли? — морщился Ёган.
— Ну, а что ж ему. Зверь же. — Объяснил всё Клаус.
— Так не сортир же ему строить, — пошутил один стражник.
Все засмеялись.
— Хватит, — вдруг заорал Волков, которого начинало уже мутить, — всё тут ясно, поехали отсюда.
— Ну, и что там? — спросил барон, когда они вернулись.
— Надо монахам сказать, чтоб на тот остров сходили, кости собрали, похоронили их и отпели.
— Кости? Людские? — удивился барон.
— Людские, — сказал солдат.
— Много?
— Клаус говорит, дюжина душ, не меньше, а как по мне, так, вроде, и больше. Людей эта тварь жрала.
Барон вдруг неприятно оскалился, казалось, он смеется, солдат смотрел на него удивленно, даже чуть испуганно, а барон произнес:
— Повешу его на площади, повешу подмышки, чтоб не сдох сразу. Кто из соседей может похвастаться, что поймал людоеда?
— Вряд ли кто, — согласился солдат.
— Эй, — крикнул барон, — едем домой.
Волков рукой поманил Ёгана:
— Лети вон в тот замок.
— К госпоже Анне? — догадался слуга.
— Да. Найди там ее управляющего Томаса и скажи ему, чтоб вызывал из города людей для аудита, скажи, чтобы ехали быстрее. Скажи, что господин барон заплатит сорок монет.
— Чего? — удивился барон услышав Волкова. — Сорок монет?
— Скачи, скачи, — приказал Волков.
— Ага, — произнес Ёган, запоминая. — Значит, звать из города господ, господин барон заплатит сорок монет.
— Да, скачи.
Ёган ускакал.
— Откуда это я возьму сорок серебряных? — с неприязнью спросил фон Рютте. — Вы ж видели мою казну, там только ваши семь цехинов. У меня больше ничего нет.
— Нет денег? — усмехнулся солдат. — Зато у вас есть щедрые друзья.
— Черта с два у меня есть такие друзья, думаете, мне кто-то даст такие деньги в долг?
— Нет. Помощь будет безвозмездной.
— Дурь какая-то. Кто даст мне сорок талеров безвозмездно? Да никто не даст!
— Вы слишком суровы к людям, барон. Пять талеров нам уже дали, остальные обещали в течение месяца, но я думаю, что мы заберем их пораньше.
— И кто ж этот благодетель? Я его знаю? — не верил барон.
— Это человек, который, как мне кажется, причастен к покушению на меня, это трактирщик Авенир из Рютте. Вы ж его знаете?
— Знаю ли я эту пиявку? — фыркнул барон. — Его тут все знают, гадкая вошь.
— Напрасно вы так, — улыбался Волков. — Он согласился помочь нам, и его даже бить не пришлось.
— Я вам вот что скажу, Фольков. Я повешу его при первой возможности.
— Давайте дождемся, пока он даст нам денег, — произнес солдат, покосился на барона и спросил:
— Барон, а вы случайно денег ему не должны?
— Клянусь, Фольков, я повешу эту пиявку при первой возможности, — усмехаясь, отвечал барон.
Глава двенадцатая
К полудню они подъехали к малой Рютте. У околицы их встретила группа мальчишек, обычных, мужицких оборванных детей. Мальчишки, конечно, заинтересовались процессией, а старший даже заглянул в телегу. Увидев страшное существо, он спросил у стражника шедшего рядом:
— Дяденька, а чего это он такой? А кто это?
— Кто, кто, — отвечал стражник важно, — известно кто, людоед.
— Людоед! — радостно завопил мальчишка, а другие дети тут же облепили телегу.
— А ну кыш, — прикрикнул на них стражник, древком копья давая самым любопытным под зад. — Кыш отсюда, а то голодный он, скормлю сейчас одного из вас ему.
Мальчишки, как стая воробьев, кинулись в деревню, горланя на всю округу:
— Барон людоеда поймал!
— Людоеда поймали, людоеда!
— А у барона в телеге людоед! — кричали мальчишки.
Волкова мало заботило, что поймал людоеда барон, а не он, солдат давно привык к такой несправедливости, еще на войне, даже если ты первый влез на стену, пробился к воротам и открыл их, то в итоге, город все равно взял герцог и только герцог, а о твоих заслугах забудут все.
А из домов и дворов выходили люди, бежали смотреть людоеда, и стар, и млад, и мужики, и бабы. Стражники отгоняли самых любопытных, но не так, чтобы уж очень, они тоже чувствовали свою сопричастность к этому подвигу, а уж как цвел барон, и не описать было. Солдат ехал на шаг позади барона, глядел на него и улыбался. Это был настоящий отец и покровитель, он был жутко грязен, но необыкновенно величественен. Когда процессия покинула малую Рютте, добрых два десятка зевак увязались следом, и когда въезжали в Рютте, там их уже встречали, как встречают победителей, со звоном колоколов. Деревню заливал колокольный звон, народ высыпал на улицу и не только местные, но и пришлые постояльцы трактира. На площади, между трактиром и церковью процессия остановилась. Стражники копьями растолкали чрезмерно любопытных, освободив центр. Туда въехал барон и сказал речь, чуть привстав в стременах:
