— Вы даже не пообедаете?
— Мы обедали в дороге.
— Хорошо, — солдат жестом подозвал седого Ёгана, слугу барона, который проходил по двору замка.
— Да, господин коннетабль, — старик остановился, глядя на аудиторов.
— Гости еще у барона?
— Нет, господин коннетабль, изволили съехать еще утром.
— Тогда доложи господину барону, что аудиторы и коннетабль просят принять их.
— Немедленно доложу.
Сержант, стоявший невдалеке, подошел к солдату и тихо спросил:
— Так что, Франческу допрашивать не будем сейчас?
— Ну, ты же видишь, господа не желают ждать, хотят работать. Пока я буду с ними. Кстати, пока вы сажали ее в подвал, прекрасная Франческа ничего не сказала?
— Прекрасная Франческа? — Сержант скривился. — Прекрасная Франчеса билась как при падучей, так извивалась, что двое моих людей едва могли ее сдержать, — сержант показал огромный кулак. — Пришлось им помогать. А еще она обещала выжечь вам глаза, когда выйдет на свободу.
— Мне глаза? — Искренне удивился Волков.
— Угу, — кивнул сержант.
— Да, — задумчиво произнес солдат, — в ваших добрых местах друзей у меня все больше и больше.
— Хотите — верьте, хотите — нет, — сказал сержант, не чувствуя иронии, — но эта ведьма и ее хозяйка уж точно вам не друзья.
Солдат кивнул головой, соглашаясь. В это время во дворе появился седой Ёган и жестом гостеприимства произнес:
— Господин коннетабль и вы, господа, барон готов принять вас немедленно.
Еще совсем недавно господин, управляющий Соллон, был похож на богатого землевладельца. Его камзол цвета горчицы с пышными рукавами и с разрезами на алой подкладке, штаны с буфами, бархатный берет, лиловые чулки и высокие сафьяновые ботфорты — все выдавало в нем человека очень состоятельного. Сейчас же он сидел за огромным столом, в приемной, в зале барона, и больше всего был похож на загнанного в угол жирного зверька. Напротив него сидели господа в черном, и задавали ему вопросы, от которых его бросало в жар, а все его ответы господа скрупулезно записывали на бумагу. Во главе стола сидел сам барон, радом с ним сидел коннетабль. У дверей в залу стоял огромный сержант.
— Господин управляющий, сколько дворов в имении господина барона? — Спрашивал седобородый магистр Краиц.
Соллон багровел, поправлял воротник, коротко отвечал, а магистра Краица ответ почти всегда не устраивал.
— Это с учетом хуторов, мельниц, лесничеств и выселок?
Соллон уточнял, а писарь, скрипя пером, записывал на лист бумаги его ответы.
— Сколько мужиков в крепости и сколько свободным?
Соллон отвечал, писарь записывал.
— А сколько из них на барщине, а сколько на оброке?
Соллон багровел, Соллон не помнил. Солдату смотрел на управляющего, и ему казалось, что он всё время врет, а писарь всё записывал.
— Сколько десятин в пашне? Сколько в выпасе? Сколько под паром? Сколько лугов под покос?
Соллон не помнил, ему нужно было уточнить.
— Сколько посеянной пшеницы, ячменя, ржи? Есть ли хмель, солод?
Соллон не помнил, ему нужно было уточнить.
— Сколько мужиков о лошадях, сколько безлошадных? Сколько лошадей берут у барона на пашню? Дает ли кто другой мужикам лошадей?
Соллон снова не мог вспомнить, а писарь все записывал, скрипел пером. Пальцы на правой руке у него черны. Наверное, они черны давно. Солдат знал по себе. Чернила не отмываются долго, а у этого писаря, наверное, не отмоются до смерти.
«Хорошо, что я их вызвал, — думал солдат, глядя на аудиторов, — а сдуру все сам хотел сделать».
Он даже усмехнулся, осознав, что вообще не понимает и половины вопросов, что задают аудиторы.
— Сколько мужиков имеют плуг с отвалом, а сколько пашут сохой? — Читал очередной вопрос магистр Краиц.
Соллон не знал.
— У скольких мужиков есть волы, а у скольких есть коровы?
Соллон не помнил.
— Сколько мужиков ходят в работы, и какой выход дают?
Соллон не помнил.
Свечи сгорели до половины, барон откровенно дремал, а солдат уже хотел, есть, но вопросы аудиторов и не думали заканчиваться.
Ткут ли бабы холсты, есть ли в имении бондари, скорняки, сапожники, кузнецы, пивовары, все это хотели знать аудиторы. Они задавали и задавали вопросы: о мельницах и трактирах, о лошадях и коровах, о барщине и оброке. Да, эти люди знали как вести дела, а солдат опять благодарил Бога, что не взялся за это сам. Наконец магистр отложил книгу, из которой читал вопросы и сказал:
— Вы, господин управляющий, ответили далеко не на все наши вопросы.
Соллон был почти уничтожен. Он не ответил.
— Нам бы хотелось, — продолжал магистр Крайц. — Видеть все книги, все бумаги, по делам имения. Надеюсь, они все в порядке?
— С ними все в порядке, — выдавил Соллон, — завтра я вам все предоставлю.
— Нет, — сухо произнес Деркшнайдер. — Мы просим предоставить их нам сейчас, то есть немедленно.
— Все бумаги? Сейчас? — На Соллоне не было лица.
— Да, все бумаги сейчас, — настоял худой аудитор.
— Хорошо, — управляющий встал, — я сейчас принесу их.
— Сержант, — сказал Волков.
— Да, господин коннетабль, — откликнулся тот.
— На улице темнеет, возьмите пару людей, и проводите господина управляющего, чтобы он не потерял бумаги в темноте, и проследите, чтобы он случайно не забыл какую-нибудь из бумаг дома. Ты понял меня?
— Будет исполнено, — сказал сержант.
Управляющий угрюмо поглядел на Волкова, и аудиторы поглядели на Волкова, только удивленно, даже проснувшийся барон поглядел на Волкова, а тот сидел, как ни в чем не бывало в кресле, и улыбался, и тогда барон сказал:
— А не желают ли господа откушать со мной?
Магистр Крайц встал и с поклоном произнес:
— Для нас это будет большая честь.
— А вы коннетабль, присоединитесь к нам? — спросил барон. — Или вы опять куда-нибудь уедете на ночь глядя?
— Обязательно присоединюсь, я страшно голоден от этих разговоров.
Барон засмеялся, а аудиторы заулыбались.
Ночью волков проснулся от громкого стука в дверь. Солдат сел на кровати, а Ёган тут же зажег свечу.
— Господин коннетабль, — доносилось из-за двери. — Проснитесь!
Волков встал, кинул Ёгану копье, а сам обнажил меч, взял щит и сказал Ёгану:
— Открывай.
