— То так, то так, — кивал Деркшнайдер, — да вот только это первый раз был, когда, меня собаками травили, ладно давайте не будем терять времени, пойдёмте в другой дом.
Так тяжко дело шло, что до наступления темноты обошли всего четыре двора. И везде аудиторы встречали молчаливое и глухое противодействие.
После чего поехали в Рютте, там, в трактире аудиторы и Волков собрались за столом, сидели, обсуждали дела. Выяснилось, что в самой Рютте, ситуация такая же. Мужики так же не хотели ничего говорить. Магистр Крайц, обгладываю куриную ногу, с важностью рассуждал о подлости и глупости мужика. И как тяжело им, аудиторам, тут в Рютте приходится. Волков слушал — слушал и, поняв, куда клонит магистр, произнёс:
— Господа, денег сверх уговора не будет.
Магистр Крайц кинул кость, замолчал, стал вытирать руки полотенцем. Остальные аудиторы тоже молчали.
— Денег вообще может не быть, — продолжал солдат.
Все поглядели на него.
После этой фразы лица городских господ вытянулись так, что солдат даже засмеялся.
— Успокойтесь, господа, не всё так страшно, — он достал из кошеля бумагу, это была доверенность на продажу дома Соллона, и кинул её на стол перед магистром. Тот взял бумагу, внимательно изучил ее и произнес:
— Мы видели этот дом, возможно, мы примем его в погашении части зарплаты.
— Части? — Удивился солдат. — Дом стоит пятьдесят талеров, я надеялся, что вы мне десять талеров вернете.
— Абсурд, — заявил нотариус Деркшнайдер, — Nimia
[13].
— Quaestio agitata
[14], — произнес солдат.
И все опять с удивлением уставились на него, видя их недоумение Волков добавил:
— Argentum exigit disputationem
[15].
— Все равно нужно осмотреть дом, — все еще с удивлением говорил магистр Крайц. — Завтра мы выберем время.
— Время мы выберем сегодня, немедля, — ответил Волков, — и ещё я хотел просить одного из вас взять управление имением на себя, хотя бы на время, пока барон не найдет нового управляющего. Аудиторы стали переглядываться, и магистр, потерев бороду спросил:
— И кого же из нас вы видите управляющим?
— А вот этого господина, — коннетабль указал ножом на самого молодого, — простите, не помню, как вас зовут.
— Меня? — молодой человек опешил. — Я Крутец, Людвиг Крутец.
— У него недостаточно опыта, — предупредил магистр.
— Да, у меня нет опыта работы с такими большими поместьями, — сказал, чуть заикаясь, Людвиг Крутец бухгалтер.
— Зато у вас есть образование, — заявил солдат. — А опыт… — он повернулся и крикнул, — Ёган.
— Да господин, я тут, — появился слуга.
— С завтрашнего дня ты будешь помогать вот этому молодому человеку хоть пару дней. Он будет управляющим… пока.
— Господин, — искренне удивился Ёган, — а как же вы без меня?
— Буду что-нибудь придумывать, ты главное помогай господину Крутецу разобраться в хозяйстве.
— А я все-таки считаю, что господин Крутец молод для столь ответственной должности, — сказал нотариус Деркшнайдер.
— Уважаемый Деркшнайдер, — ответил ему магистр. — Молодость не есть недостаток, тем более заказчик сам выбрал Людвига, и конечно, если он не будет справляться, мы найдем ему замену. В общем, мы принимаем выбор заказчика, но господин коннетабль должен учесть, что наше вознаграждение в этом случае должно быть увеличено.
— Я почему-то знал, что ваша речь этим закончится, — усмехнулся солдат.
Все присутствующие тоже заулыбались.
— И сколько же вы хотите?
— Думаю, что десять талеров будет достаточно.
— Нет, нет, нет, — Волков помотал головой. — Это невозможно, я могу дать только пять.
Аудиторы дружно загалдели.
— Господа, господа, — Волков постучал по столу. — Только пять. Имейте в виду, что и этих пяти у меня нету. Мне придется их искать, пока у меня есть только дом.
Аудиторы переглянулись. Волков умел говорить убедительно. И магистр произнес:
— Ну, хорошо, пять так пять, но дом еще надо оценить.
— Ну, тогда приступим немедленно, — предложил солдат.
Все начали быстро доедать, вытирать губы, допивать из стаканов и вылезать из-за стола, стали выходить на улицу. В углу трактира Волков приметил Сыча, и незаметно дал ему знак идти за ним. Сыч, дремавший в углу за кружкой пива, едва заметно кивнул в ответ.
Они стояли за углом трактира, у забора, под дождем в темноте. Волков опять морщился от запаха Сыча.
— Ну, как тут дела, — спросил он.
— Суета, день-деньской. К трактирщику народ прет валом, он со всем разговаривает.
— А от Соллона кто был?
— Из холопов его никого не было, а если кто другой был, то я того не ведаю.
— Смотри внимательно, мне теперь не только ла Реньи нужен, но еще и Соллон.
— Да это я скумекал.
— Старосты подбивают мужика не разговаривать с городскими. Хочу завтра их под замок посадить. Что думаешь?
— Дело правильное, только сажайте их вместе с семьями.
— С бабами да детьми? Что за дурость? Не зверь же я.
— На первый взгляд оно, конечно, дурость, но ежели приглядеться, то лучше сажать семьями, потому что так правильно. Хотя и не по-людски, по зверски, как вы говорите.
— Ну, ка, объясни.
— Вот, к примеру, староста — он вор, — начал Сыч, — с мужика значит, брал, а барину не отдавал. Значит что?
— Что? — не догадывался Волков.
— А то, что деньга у него есть. Староста, это ведь не Соллон, который дома из камня строит, да коней знатных покупает. Старосты они ж из мужиков, а значит, деньгу бережет, копит. В огороде горшок с серебром пади припрятал, я на то побиться готов.
— И?.. — не понимал Волков.
— Вот вы старосту возьмете, а сыночек его старшенький горшочек откопает, и сбежит куда, и не видать вам тех денежек никогда. А когда вы всю семью в подвал разом посадите, на хлеб да в холод, то через неделю староста от бабьего воя сам поговорить захочет. Баба его ему спокойно сидеть не даст, зад у баб от камней в подвале мёрзнет, уж поверьте, и просить он будет, чтоб семью отпустили, и за это он все вам скажет и без дыбы, и без железа. Все серебришко отдаст. — Объяснял Фриц Ламме.
— А ты молодец, Сыч, — произнес Волков, так и сделаю.
