— Так кошки, — сказал солдат.
— Нет, то не кошки, блевотиной воняет.
— Ну, значит, кошка наблевала.
— Увижу эту заразу — убью, — пообещал слуга.
— Обещать ты мастак, — заметил солдат.
Они зашли в комнату, Ёган забрал из окна ставни, и оба сразу увидели на столе поднос. На подносе лежал великолепный кусок ветчины, молодой сыр, яблоки, белый хлеб, и стоял кувшин. Ёган тут же схватил кувшин и понюхал.
— Вино! — Уважительно произнес он. — А барон то вас любит.
— Черта с два от него дождешься, это баронесса прислала, — сказал солдат, садясь на кровать. — Поставь кувшин и помоги снять сапоги — мокрые насквозь.
Ёган стал стягивать сапог.
— У, зараза, — поморщился он. — Вы в блевотину наступили.
Стянув сапоги, он поставил их рядом с кроватью.
— Не ставь их тут, дурень, мало того, что ты воняешь, так еще и сапоги будут. Поставь за дверь.
Слуга понес сапоги, открыл дверь и остановился, разглядывая порог:
— Господин, тут прямо под дверью наблевано.
— Закрой дверь, болван! Дай сухие сапоги, и одежду сухую.
— Господин, это не кошка наблевала, никакая кошка столько не наблюёт. — Ёган не закрывал дверь, стоял, таращился на пол у двери.
Солдат встал и босой подошёл к двери. В полутьме на лестнице он ничего разобрать не мог. Хотел обругать слугу и тут они услышали звук.
— Тихо, — прислушался Волков, — воет кто то?
— Вроде, — согласился Ёган, — кажись, там, вверху кто-то.
— Сапоги сухие дай. — Сказал солдат.
Он обулся тут же, дал Ёгану стилет, сам обнажил меч. Вытащил из кучи оружия щит. И они стали подниматься по лестнице на верхнюю площадку башни. Люк на площадку был открыт, Ёган шёл первым, и он осторожно высунул голову наружу. Огляделся и произнёс:
— Вот оно кто выл то.
Вылез наверх, солдат полез за ним. И там увидал мальчишку, который ходил в башню ловить кота. Он лежал, тяжело дышал, вся его одежда была во рвоте.
— Видать сожрал, чего на кухне, видишь, как его полощет, — рассуждал Ёган, разглядывая мальца.
— Ничего он не жрал на кухне, — солдат присел, стал оглядывать его внимательно, стал тормошить мальчишку, — а ну ка, эй приди в себя.
Мальчик на секунду открыл глаза, смотрел мимо солдата, потом его передёрнуло от рвотного спазма, и он закрыл глаза.
— Дьявол, — выругался солдат, стал трясти мальчишку, — а ну просыпайся — давай.
Но тот в себя не приходил.
— Бери его, — приказал он Ёгану, — его к монахам нужно везти.
— К монахам, так к монахам, — Ёган поднял мальчика, стал аккуратно спускаться по лестнице. — А может, отлежится ещё? Чего с ним случилось то?
— Не отлежится, — сурово ответил солдат, — не видишь, что ли, он уже кровью блюёт. Отравлен он.
— Отравлен, — удивился слуга, — тогда, оно, конечно к монахам, А кто ж его отравил то? Да и зачем? Кому он нужен то?
— Болван ты, Ёган! — Только и смог произнести солдат.
Глава шестнадцатая
Лет пять назад, Волков видел, как умирала шестнадцатилетняя девушка. Она была слишком близка к престарелому герцогу де Приньи. Родственники прекрасной девушки были слишком жадны, а герцог слишком щедр, а родственники герцога слишком раздражены щедростью герцога, и девушка, конечно, была отравлена. Волков и ещё три гвардейца несли несчастную в конюшню, что бы отвезти её к известному доктору. У бедняжки всё платье было в кровавой рвоте. Пока они снесли её вниз, та умерла. Поговаривали, что несчастную отравила тёща герцога.
Волков был почти уверен, что блюдо с яствами и отравленный мальчишка между собой связаны. Мальчишка постоянно совался в его башню, видимо не раз забирался и в покои его, покои то закрывались только изнутри. Коннетабль прикидывал, кто мог принести ему поднос с едой и вином. Он только собирался это выяснить. А вот подозреваемые у него уже были.
Они спустились во двор: один стражник тут же побежал в конюшню, запрягать телегу, ещё один за кухаркой. А Волков остался во дворе мрачный и готовый казнить, коли будет нужно.
Стражник приволок толстуху-кухарку. Та дрожала от страха, вытирала грязным передником большое красное лицо, что то шептала, молилась, что ли. Солдат понимал, что это бессмысленно, но всё-таки спросил:
— Кто послал мне поднос с едой?
— Кого послал? Чего? — Не понимала толстуха.
— Дура, — заорал Волков, так, что даже мужик, коловший чурки для печей, спрятался за сложенные дрова. А двое поварят, которых, на всякий случай, приволок стражник заодно с поварихой, застыли от ужаса.
— Кто мне еду послал в покои? — Продолжал солдат.
— Я не посылала, господин, — почти стонала повариха.
Ёган принес поднос, солдат сбросил еду вместе с кувшином на землю и потряс подносом перед носом кухарки.
— Этот поднос стоял у меня на столе в моей комнате. Откуда он? Кто послал мне это еду?
— Я не знаю, господин, — продолжала стонать повариха, — я ничего вам не посылала. Они свидетели, — она указала на поварят. — Я с самого восхода с ними, весь день.
Два поваренка стояли с бледными лицами и выпученными глазами. Стояли, ни живы, ни мертвы. Осознавая бессмысленность дальнейшего разговора, солдат просто бросил поднос и отвернулся.
Телега была уже запряжена. Один стражник прыгнул в нее, щелкнул кнутом и повез мальчишку в монастырь. А коннетабль остался стоять посереди двора, руки в боки, смотрел на донжон, на третий этаж, туда, где были окна молодой госпожи. Он ни секунды не сомневался, что отравление было дело ее рук, но для полной уверенности нужно было подождать, присмотреться, поспрашивать, затаиться.
Солдат пошел в покои барона, нашел старого Ёгана и спросил:
— Ёган, ты не приносил в мои покои еду?
— Когда же, господин? — Удивился тот.
— Да когда-нибудь. Может, баронесса тебя просила?
— Нет, господин, не просила. Баронесса меня никогда ни о чем подобном не просила, и я никогда не носил еду вам в покои. — Отвечал слуга барона.
Больше расспрашивать было не о чем, и некого, солдат снова спустился во двор. И первым, что увидел, была телега со стражником. Не разобравшись, он заорал:
— Чего вернулся?! Чего забыл?!
— Да ничего не забыл, господин. Просто мальчишка то преставился. Чего его мертвого к монахам везти? — Отвечал стражник.
Солдат глянул на мальчика. Судя по всему, тот уже действительно был мертв. Когда Волоков приходил в ярость, он напрочь забывал о своей хромоте. И сейчас он тоже о ней забыл, кинулся в покои барона почти бегом, и боль почти сразу дала о себе знать. К лестнице он уже шел шагом. Заодно и успокаивался.
