– Что за аркебузы?
– Большие, почитай в два раза больше обычной. Утром испробовали одну такую, нашему головорезу вроде как понравились. Думают мастерскую ставить.
– Это всё? – В голосе приора звучало разочарование.– Аркебузы?
– Вроде все, что имеет значение, он правда ещё ходил к нашему знаменитому лекарю, я думал, что кости полечить, а он у него всё про чуму спрашивал.
– Про чуму?– Приор оживился.– А что он спрашивал про чуму?
– Спрашивал, как выжить в чумном месте.
– В чумном месте? – Приор задумался, откинулся на спинку кресла, потирал пальцы, словно липкие они у него стали, и разговаривал сам с собой.– Так нет уже в округе чумных мест, уже как полгода. Чума к еретикам на север ушла. Негде чумы уже не осталось,– он замолчал.
И уже про себя стал рассуждать: «Ну, разве, что в Фёрнебурге. Конечно Фёренбург! Епископ Вильбургский решил поживиться чем-то в Фёренбурге. Он уже посылал туда людей, да люди сгинули там. Нашёл нового наёмника, а тот согласился лишь за рыцарское достоинство туда идти. Видно и вправду не дурак, и просто так в чуму лезть не хочет, готовится, по лекарям ходит. А в Фёрнбурге власти нет, принц Карл фон Ребенрее, обложил город заставами, ни туда, ни оттуда никого не пускает, хотя формально город ему не подчиняется, город живёт по Лиденгофскому праву, сам себе синьор, но это не значит, что принц Карл будет доволен, если этот вор из Вильбурга что-нибудь там украдёт. Карл и сам там хотел бы пограбить. Да боится портить отношения со свободными городами. И нам нет нужды портить их. Они и без того набиты еретиками. Не дай Бог еретики с севера начнут новый поход, так свободные города-сеньоры могут припомнить нам это воровство и встать на сторону еретиков. Нет, допустить этого решительно нельзя! Но угомонить вильбургского вора нет никакой возможности, он брат архиепископа, значит, придётся убрать головореза, только по-тихому. Что б епископ не обозлился. И чтобы архиепископ не узнал».
Пока приор размышлял обо всём этом, человек, что приносил ему новости, терпеливо ждал. Не думал он, что весть о походе головореза к лекарю вызовет у приора интерес и долгие размышления.
– Ступай,– наконец произнёс канцлер, – глаз с него не спускай. Каждый шаг запоминай.
– Доброго вам сна, господин, – произнёс человек и вышел.
А приор тут же забыл про него, как и про сон. Монаху, что стоял за креслом он приказал:
– Ступай к протонотарию, тотчас, если прелат не почивает, проси аудиенции для меня немедля.
Монах с поклоном вышел.
Спать больше брат Родерик не хотел, он хотел только помешать епископу Вильбурга в его воровстве, но так, что бы, не дай Бог, не вызвать гнева господина своего архиепископа Ланна, поэтому он просил аудиенции у протонотария брата Антония, нунция Его Святейшиства при дворе архиепископа Ланна. Брат Родерик был уверен, что нунцию папы нужно быть в курсе того, что собирается предпринять епископ Вильбурга. И он поудобнее уселся в кресле, ожидая возвращения своего человека от Нунция. Он знал, что брат Антоний мало спит, так что ещё до утренней мессы они смогут встретиться. Если на то будет воля Божья.
И Божья воля на то была. Папский нунций, был монахом, но кровать его была не монашеской, в его кровати могли уместиться четверо. Кровать была огромной, перины мягкими и тёплыми. Брат Антоний крепко спал, но умный прислужник не побоялся разбудить протонотария и сообщить, что пришёл человек от канцлера. Брат Антоний долго и долго искал сближения с приором, доверенным лицом архиепископа, но до сих пор их общение не выходило за рамки служебных обязанностей. И тут вдруг такая удача. Брат Родерик просил об аудиенции. Ночью! Брат Антоний почти бежал на встречу. А встретились они на улице. Канцлер его Высокопреосвященства архиепископа Ланна брат Родерик и нунций и Его Святейшества папы брат Антоний говорили долго, и оба остались довольны разговором. Умный нунций разделил опасения приора, о недопустимости вредных действий епископа Вильбурга, а умный канцлер был рад услышать от нунция, что Церковь обязана сделать всё, чтобы не допустить упрёка Имени своему. Они разошлись, когда небо на востоке уже алело. Канцлер поспешил в кафедрал, там уже готовились к утренней мессе, которую должен был лично служить архиепископ. А нунций пошел к своим людям и разбудил одного из монахов-рыцарей, что служили Великому Престолу и сказал ему:
– Человек один, действиями своими принесёт Матери Церкви упрёк имени её. Такого случиться не должно.
– Мирянин, отец, нобиль?– Поинтересовался монах-рыцарь.
– Солдат, а ныне станет рыцарем, архиепископ совершит акколаду сегодня. Имя его Фольокф.
– Никогда не поднимали мы оружия на братьев-рыцарей. – Отвечал монах-рыцарь.
Нунций был удивлён строптивостью брата, ему пришлось настоять:
– На то воля Божья, то во благо Святому Престолу и Матери Церкви нашей.
– То грех, брат,– заметил монах.
– То мой грех, брат,– решительно произнёс нунций.
– Да будет на то воля Божья,– нехотя произнёс монах-рыцарь.
Агнес спала абсолютно безмятежно, пока не стало светать.
И тут её, словно, стало душить что то, стало. Как не было спокойного сна. Заметалась она по кровати, лягнула Брунхильду, что спала рядом, а потом стала задыхаться, словно душила её верёвка. Она проснулась села на кровати. Солнце, первыми лучами уже проникло в комнату через маленькое окно. Брунхильда спала спокойно, как может спасть молодая здоровая женщина. А Агнес тряслась, словно в лихорадке. Тревог овладела девочкой. Она встала и босая, в нижней рубахе вышла из комнаты. Ей нужно было сказать господину что то, а что она сама ещё не знала. Постучала в дверь покоев, где спали мужчины, и дверь отварилась. Она вошла внутрь, все были на месте и Сыч, и Ёган, и монах. Все они спали на полу, а вот кровать была пуста. Господина не было. Агнес залезла на кровать посидела и тихо заплакала. Так она и сидела на кровати, надеясь, что господин вскоре придёт. Но он не шёл. А вскоре Ёгна проснулся, и сказал ей, что б шла мыться и одеваться, что господина не будет, и что всем нужно идти на утреннюю мессу в главный храм города, что господин уже там. Агнес пошла, одеваться, надеясь, что её сон, всего лишь сон.
Глава 5.
Всё, что до сих пор для солдата было важным и значительным стало мелким и пустым на фоне того что происходило.
Народ пришедший пришёл на утреннюю мессу, которую служи сам архиепископ, после мессы разошёлся не весь, узнав, что в церкви еще, что то намечается. А ещё там были все люди солдата: Ёган, Сыч, Брунхильда, Агнес, брат Ипполит и Роха пришёл, и Полески, и Рудермаер. Для всех, то, что происходило, было полной неожиданностью, только Ёган был в курсе. Но принёс алое сюрко и подушку, для коленопреклонения и позолоченные шпоры. Пел хор, в этом прекрасном и большом храме был прекрасный хор. Архиепископ во всём своём облачении рукою призвал солдата к себе. Волков уже был облачён в красное сюрко. Он всю мессу был в нём. И когда к нему подошли два отца Церкви и повели его к алтарю, у котором стоял архиепископ, у солдата перехватило дух. Да так, что жарко ему стало, и звуки шли, словно издалека, и в ногах его случилась слабость, и хромать он стал заметно сильнее. Он не мог понять даже, наяву ли всё это происходит. Он оглядывался. Видел лица своих людей, видел вылезшие от удивления глаза Игнасио Рохи и понимал, что это явь. А архиепископ улыбаясь взял его руки в свои ласково. И как по команде хор стих, в соборе повисла тишина, и святой отец зычно произнёс, так, что было слышно в самом дальнем углу храма:
