Вскоре Пруфф привёл людей, и они стали собирать мебель по пустым домам разобрали забор, затем стали крюками валить наземь и стаскивать мертвяков на костёр. Дело было не простое тяжёлое, грязное и страшное. И тут ко двору пришёлся брат Семион, которого капитан догадался привести с собой. Он беспрерывно читал заупокойные молитвы и подбадривал солдат, говоря им, что они делают важное дело. А заодно он клеймил еретиков, поглядывая на местного каменотёса:
– Вот, дети мои, глазами своими видите вы, до чего доводит ересь. Неупокоенные не находят себе места даже после смерти. Придались они ереси, отрицая Бога истинного и Матерь Церковь нашу. Как они отринули Господа нашего при жизни, так и Господь отвергает их после смерти и не дарит им упокоения. Господи, прими души детей твоих заблудших. Уверовали они лжепастырям своим, поверили слову каверзному, в темень шли, презрев путь светлый и истинный, помолимся дети мои.
Волков не поленился слезть с лошади, сложил руки, прочёл короткую молитву, осенил себя святым знамением. Солдаты тоже останавливались, молились и тоже осеняли себя и после этого принимались вновь цеплять трупы крючьями и тащить их к костру, с трудом затаскивая их на дрова.
А брат Семион стоя рядом с еретиком, продолжал, да так, что бы тот был вовлечён в разговор:
– Видишь, что бывает с отринувшими Господа, нет покоя им ни в царстве живых, ни в царстве мёртвых.
Еретик сидел на земле, усердно молясь, и глядя на происходящий ужас. Услышав слова монаха, он пробурчал:
– Так у нас в городе, собратьев лишь каждый пятый, а все остальные ваши паписты. Считай вы своих упокаиваите.
Но таким доводом брата Семиона было не взять, он только усмехнулся в ответ и произнёс:
– И поделом братьям нашим, коли не уберегли город свой от ереси, так и разделят участь еретиков пусть. В славном городе Ланне чума была, а еретиков не было, оттого и не бродили мертвецы богомерзкие по улицам Ланна. Оттого и благолепие на улицах Ланна и колокольный звон по утрам, а у вас мерзость и прах на улицах.
Еретику и ответить было нечего, он стал молиться ещё истовее.
Кавалер отошёл от них, заглянул в внутрь ратуши, трупов там уже не было.
– Всё вроде? – Произнёс он.
– Всё, господин рыцарь,– отвечал ему Пруфф,– сорок два мертвеца.
Волков глянул на костёр, солдаты наверх трупы уложить уже не могли, сажали и укладывали вокруг.
– Мало дров, найдите ещё.– Сказал кавалер капитану и крикнул каменотёсу,– всё, н бойся еретик, ратуша очищена, показывай, где ход.
В тёмном углу, у восточной стены, еретик, зажимая нос и стараясь не дышать часто, указал на четыре ступени, что шли вниз и упирались в стену. Вокруг был старый кирпич, а эта стена была из крепкого камня.
– На совесть делали,– сказал Волков, трогая камни и морщась от вони.
– Бургомистр велел делать хорошо, чтобы было тяжко ломать контрабандистам. – Нехотя говорил каменотёс, – За этой стеной ещё перемычка посерёдке хода, да ещё одна стенка у самой реки. Но вам их ломать нет нужды, как эту сломаем так всё – дальше у перемычки свод поломать – и вы в городе.
– К вечеру управишься?
– Нипочём не уложится до вечера, кладка три камня, отец клал, киркой да ломом работать и работать.
– Людей в помощь дам.
– Это хорошо, пара людей не помешает, да ход то узкий, тут двоим, не размахнутся, по очереди ковырять будем, и то только к обеду на завтра пробьём.
– Начинай.
Кирка бьёт камень, кирка бьёт камень, кирка бьёт камень. Летит пыль и осколки. Пыль и осколки.
Сидеть и смотреть, как люди ломают стену, у Волкова не было сил. Он поглядывал на солдат. Те, видя его взгляд, отводили глаза. А он кожей спины чувствовал, что солдаты в шаге от неповиновения. В шаге от мятежа. Не будь он так твёрд, они давно бы ушли из города. А сейчас он не был уверен даже в своих людях, теперь он должен был контролировать всех.
– Поп,– сказал он отцу Семиону,– следи за ними, не давай им ленится ни минуты, мне нужно, что бы они пробили стену и чем раньше – тем лучше. И пусть сожгут мертвяков как следует, что бы ни ног, ни рук на улице не валялось.
Отец Семион смиренно склонил голову и молитвенно сложил руки в знак повиновения:
– Буду призывать Господа в помощь.
– Да уж призови, если хочешь, что бы мы выбрались отсюда живыми.
У Ёгана рана чуть воспалилась, брат Ипполит, обработал её и сказал кавалеру, что бы тот слугу не беспокоил хоть один день. Волков согласился, но ехать за водой было нужно. Вернее и не так уж нужно, воды бы хватило бы до утра, но тревога не покидала его, он хотел знать, что делать дальше, что даст ему ход в цитадель, не придётся ли там драться с людьми Брюнхвальда. И поэтому ему нужно было поговорить с Агнес.
Он взял с собой четырёх солдат, больше брать было нельзя, слишком много людей с капитаном Пруффом были у ратуши, а ещё нужно было оставить людей с Рохой в лагере.
Так и поехали: подвода с двумя бочками, четверо невесёлых солдат, и он. Кавалер надеялся, что на этот раз ни кто его не встретит засадой.
Когда выехали из города, он отправил солдат с бочками к реке, сам же поехал к заставе, где попросил солдат позвать из лагеря госпожу Агнес.
Ждать пришлось недолго, девочка, наверное, бежала к нему, и шар несла в синем бархатном мешке. Подбежала, кинулась к нему на грудь, так, что щёку чуть поцарапала о наплечник.
– Господин, уж и не ведала, увижу ли вас.– Чуть не со слезами говорила она.– И сны снились недобрые.
– Ты ко мне сильно-то не жмись, я из чумы выбрался, не дай Бог язва от меня к тебе шагнёт.– Он отстранил её от себя.– Ну как вы там, нет ли нужды в чём?
– Нет, нету нужды, рыцарь фон Пиллен добрый. Всё нам даёт. – Она чуть понизила голос, как будто кто-то мог их услышать, хотя они были одни,– ночью проснулась я от кошмара, мертвецы мне снились, по Рютте, прямо по дороге гуляли. И вас спрашивали, у всех проходящих, и ко мне подходили. Тоже спросили, где, мол, твой господин, Святые Угодники,– она осенила себя святым знамением,– ну так проснулась, ночь вокруг, солдаты говорят у костра, а Хильды рядом нет. По нужде пошла, думаю, да нет, не по нужде, рыцарь велел нам в шатёр таз принести для надобностей. Я лежала долго, ждала, а она так и не пришла. Я под утро заснула, а утром она явилась. Я говорю где, мол, была. А она говорит, тебе, что за дело. А сама спать легла.
А я знаю, господин, она у него была, у рыцаря. Он от неё млеет, за столом сидел так вино ей сам подливал, не ленился встать, лакея не звал. И смотрел на неё и смотрел как дурень на красную рубаху. Рот разявит и сидит, дурак-дураком, улыбается.
– Значит, у рыцаря она была, – чуть улыбнулся Волков.
– Ну не с солдатами она миловалась, у рыцаря. Шалава она. Вам не пара. Хотя и добрая.
