– Пожёг моих людишек сегодня у ратуши, и думал, что тебе это сойдёт с рууууук?– Подвывал Утти. – Не сойдёёёёт, не сойдёёоооот.
– Поганец это тот, кто водит по ночам мертвецов,– крикнул Волков,– а я рыцарь Божий. Тот, кто их упокоил. И ещё мне интересно, что за имя у тебя такое – Утти, горцы так свиней подзывают.
– Сам ты свинья, – завизжал доктор и чуть не подпрыгнул,– и горцы твои свиньи. Рыыыцарь Божий, Рыцааарь Божий, а имя моё было ван дер Уттервинден. Только местная чернь и такие дуболомы как ты его выговорить не могли.
– Было? Что значит было?– Спросил кавалер.
– Ничего, тебе дураку не понять,– злился доктор.
– А, так ты из Низких земель, из еретиков значит,– сказал Волков и ещё раз обернулся.– Поэтому с мертвяками водишься.
Кавалер всё оглядывался.
За спиной улица была пустынна. Значит, в засаду он ещё не заехал.
– С мертвяяякааами водишься, – противно передразнил его доктор,– не вожусь я с ним, а повелеваю ими, я себе их ещё наберу, скоро и тобой буду повелевать. Будешь, будешь, плясать мне, а глаза твои будут белёсы, как пёс будешь за мной бегать. Пёсик, пёсик, гав-гав, иди дам хлебушка, иди… И сапогом тебя, сапогом…
– А где шляпа твоя, припадочный, – крикнул солдат с издёвкой,– вчера ночью, когда ты на крыше орал на тебе шляпа была, а потом вдруг перестал орать, да с крыши слетел, шляпу то там потерял?
Эта простая фраза вывела доктора из себя, он заорал так, что и в шлеме с подшлемником рыцарю уши резануло:
– Болваны, болваны, бейте его, бейте,– и сам двинулся на кавалера,– за всё сейчас получишь, и за припадочного, и за шляпу мою. Убивайте его дураки, рубите – режьте его.
Волков сразу огляделся, и сразу, возле себя увидел тех крепких болванов, которых видел с доктором в первую их встречу. Серые, огромные, мускулистые, вышли из за ближайших приоткрытых ворот. Только в портках и фартуках, босые, глаза безумцев в серой поволоке. Один нёс простой и большой мясницкий топор, а у другого настоящий люцернский молот, на крепком древке в рост человека, только без пики. Удобная вещь и быка забить и доспех пробить. И были дураки близко.
Ждать пока они применят свои орудия против него, Волков не собирался, он дал, шпоры коню, и резко потянул повод вправо. Конь был великолепен, будь под ним земля, унёс бы хозяина от врагов за одно мгновение. Но в богатом городе Фёренбурге, да на главных улицах, земли нет. И заскользили подковы на сильных задних ногах, по камням высекая искры, и не рванул конь в галоп, а едва устоял, чтобы не упасть. Уж слишком резво, седок дал шпоры. А пока конь, выравнивался, да пока сделал первый шаг, что бы начать бег, тот дурак, что был с молотом подошёл и замахнулся, из– за головы, по-крестьянски, и со всей своей могучей силы. Будь кавалер к нему лицом, он бы играючи отвёл бы этот удар, перевёл бы его в землю. Но он сидел почти спиной, левым боком, к нападающему, и, видя замах, все, что он смог сделать это упасть нашею коню, надеясь, что дурак не попадёт по нему. Дурак по нему и не попал, а попал коню по крупу.
«Твари, – обозлённо подумал кавалер,– они же мне коня уродуют. Какого чёрта я взял его сюда. Мог и на мерине ездить»,
А конь разозлённый болью, сначала вскинулся на дыбы, заржал зло, и, увидев второго дурака, того, что был с топором, принял его на две задние ноги, лягнул так, что дурак и топор полетели в разные стороны. А тот, что был с молотом, снова собирался бить, снова поднял молот, да только теперь рыцарь был готов, он уже успел, снять с луки седла, щит, со своим гербом, и вытащить меч.
– Ну, что застыл убогий, – крикнул он, – давай уже.
И дурак дал, теперь он бил не по коню, а по седоку, но, рыцарь встретил удар, как и положено, легко отвел его щитом, и чуть склонившись вперёд, мечом проткнул дураку сердце. Молот отлетел от камня мостовой, и дурак выронил его из рук, стоял, лапал себя за грудь в том месте, где только что была холодная сталь. Как он подыхает, кавалер смотреть не стал, он тронул коня ко второму, тот наклонился, что бы поднять топор, Волков подъехал к нему и как положено, с оттягом, махнул секущим ударом по голой спине, так что кожа расползлась, так что белые торцы разрубленных рёбер было вылезли. Дурак поднял голову, глянуть, что это там такое его беспокоит, и не было ни страха в его тупых глазах не было ни боли, ни удивления, он просто тупо смотрел, как над его головой поднимается меч и как опускается ему на голову, раскраивая её. Да так, что глаза его, вдруг стали глядеть в разные стороны.
А кавалер думал, о том, что, не сильно ли он рубил, не повредил ли драгоценный меч об крепкую башку дурака.
И тут перед его глазами мелькнуло, что то и его залило, густой и горячей кровью, и на доспехи и на лицо попало. И он увидал, как из шеи коня выходит, лезвие косы, ржавое и, но с хорошо заточенным краем. И кровь струилась по лезвию, и по гриве коня и на руки ему летели крупные капли. А конь не заржал даже, не встал на дыбы, просто стал валиться, и не как обычно падают кони, а вперёд, словно передние ноги его не могли больше нести седока и подкосились. Волков едва успел вытащить ноги из стремян, как конь рухнул на мостовую. Он не знал как, он отразил удар косой, и не угодил левой ногой под падающего коня. И как устоял, хотя и получил ещё один удар косой по шлему и плечу. И сделал пару шагов назад. Собрался, поправил шлем и огляделся. Доктор Утти стоял в пяти шагах от него, доктор улыбался, да улыбался, он был настолько близок, что в большую дыру на маске кавалер видел обломки его чёрно-жёлтых зубов и почти чёрные, видимо, от болезни губы. А ещё по маске ползали сотни вшей. Но не цвет губ доктора удивил воина и не его вши, а то, что чуть правее Утти, как ни в чём не бывало, стоял дурак с дырой в груди, и сжимал в руках молот, а ещё правее, стоял второй, дурак с разрубленной башкой и с топором. Хоть и стоял он, скособочившись, и хоть часть головы его чудом держалась, едва не отваливалась, топор, тем не менее, он сжимал крепко.
– Хе-хе-хе, – засмеялся доктор чёрными губами,– рыцарь, рыцарь, думал, убил нас, наверное, уже радовался… А теперь стоит и не понимает, что тут творится. Наверное, молишься про себя, а? Может и портки попачкал.
А вот тут доктор ошибался. Не молился кавалер и уж тем более не пачкал портки. Пару раз, за свою солдатскую жизнь попадал он в ситуации и похуже этой. Он понимал, что перед ним необычные враги, но они не были неуязвимы.
– Ну, скажи, что ни будь, рыцааарь,– продолжал противно подскуливать доктор Утти. – Расскажи, как молишься, да кому.
– Этого коня, которого ты, вшивый выродок, убил, я взял в честном поединке со славным кавалером Кранклем, и получил за него тяжёлую рану на всю жизнь. А стоил этот конь восемьдесят талеров, и этого коня я вам, гнилью вонючему, не прощу. Вот такая будет у меня молитва.
Он сделал шаг вперёд, и, как и ожидал, доктор, да и дурак с молотом сразу на это среагировали, и коса и молот, взвились в небо, что бы опустится на него. И тогда он сделал шаг в сторону, в ту сторону, где поднимал топор дурак с разрубленной головой, быстрым движением, мечом, отодвинул поднимающийся топор и плечом, с силой толкнул дурака, тот не устоял на ногах, уселся на мостовую и кавалер двумя быстрыми ударами, разнёс ему остатки головы. Так что кустки разлетелись. Уродец улегся и упокоился, хотя топора так и не выпустил из рук. Волков сделал ещё два шага назад, чтобы не попасть под молот, коса его волновала меньше, косой доспех не пробить, только если в лицо попасть. А ты ещё попробуй, попади. А вот с молотом шутки были плохи. Хорошо, что молот был у дурака, а не у доктора. Он огляделся и произнёс:
