– Объясни.
– С мертвых, какой вам прибыток.
– А с живых какой? Они оружие снова возьмут.
– Слава, господин.
– Слава?
– Да слава, господин. Отпустите их во славу матери Божьей, и дозвольте им взять своих вождей для упокоения.
Кавалер молчал, он никогда не думал о своей славе. И тут вдруг, в первый раз в жизни ему представилась возможность чуть– чуть прославится. И что скрывать даже мысль о славе была приятной.
– Отпустите их, – продолжал поп,– в городе Ланне о вас и так будут говорить, вы уже дважды побили еретиков, убили мертвого доктора, убили знатного еретика, а если ещё вернётесь с тем богатством, что тут захватили, так о том будут судачить неделями. А если ещё и этих еретиков простите, так не только в Ланне о вас заговорят.
Чем дольше говорил отец Семион тем заманчивее казались кавалеру его предложения. А мысли о славе становились ещё приятнее. Да, кавалер понял, что он действительно хочет, что бы о нём говорили. И узнавали его щит. И не тальков Ланне. Но пока он слушал умного попа, у него появился вопрос:
– А тебе-то, зачем моя слава, какая твоя корысть?– Спросил кавалер у отца Семиона.
Монах вздохнул, и заговорил:
– Меня лишили прихода, – он помолчал,– толкнули на смертный грех, а когда вернусь, то, может быть, расстригут и лишат сана, или упекут в самый далёкий монастырь, или, вовсе, кинут в подвал. Вот подумал я и решил, что при вас останусь, коли не погоните. Вы человек незлобивый и вас любят холопы ваши, а если разрешите при вас быть, то и я не покажусь лишним, потому как своё благо от вашего не отделяю.
Не очень-то верил Волков, продолжал разглядывать его, этого попа, поп был хитер, как ни кто, но насчёт славы он был прав. Славы кавалеру хотелось.
– Хорошо,– произнёс он,– отпусти еретиков. И пусть заберут рыцарей своих. Пусть похоронят их как хотят.
– Эй, – крикнул отец Семион и пошёл к еретикам,– заблудшие души в павшие в ересь, запомните день сей. И запомните герб, что на щите рыцаря этого, это герб славного воина кавалера Иеронима Фоькофа, который добротой своею и во имя Господа и Матери Его отпускает вас с миром, в надежде, что покинете вы ересь и вернётесь в лоно Истинной Церкви. Кавалер Иероним Фолькоф также дозволяет вам забрать вашего господина кавалера Ливенбаха и других рыцарей, что были с ним.
–Что, что, что?– К ним подковылял на совей деревяхе Роха и заглянул Волкову в лицо.– Ты что отпускаешь их?
– Отпускаю.– Сухо ответил кавалер.
– Да что с тобой, ты ли это Фолькоф?– Не унимался Скарафаджо.
– Я. И я слово своё сказал, обратно брать не буду.
– Они бы нас не отпустили бы,– заметил подошедший Пруфф.
– Мы не они, капитан выделите им одну подводу, пусть заберут своих офицеров.
– Как пожелаете кавалер, но у нас подвод не хватит всё увезти. Всего много захватили.
– Я сказал выдать им подводу, что вам не ясно, капитан?– Начинал свирепеть Волков.
– Всё ясно, господин кавалер, но нам придётся дважды сюда ездить, за раз мы всё не увезём к себе в лагерь.
– Да хоть трижды, мы заберём всё. Но подводу вы им выдайте.
– Как пожелаете, – поджал губы Пруфф.
Еретики не верили своему счастью, они вставали и кланялись Волкову, благодарили его.
– Они расскажут о вас многим,– тихо говорил отец Семион. – Нам это на руку, господин.
– Да, и особенно Ливенбахам.– Добавил Роха, услышав слова попа.– Они точно захотят узнать, кто укокошил их родственничка.
– Пусть, мы убили его в честном бою.– Отвечал кавалер.– Нам нечего стыдится.
– И пусть бы убирались,– снова заговорил Пруфф,– может вам это и нужно, но зачем же им подводу давать, когда нам самим их не хватает.
– Забудь те про подводу, капитан,– разозлился Волков, – расскажите, почему пушки у вас не стреляли, а если и стреляли то в ворота, а не в еретиков.
– Мои пушки стреляли,– обидчиво сказал капитан,– мои пушки принесли нам победу.
– Я спросил, почему кулеврина не выстрелила, и почему одна из картаун попала по воротам, а не во врагов?– Зарычал кавалер свирепея. Его бесил Пруфф, вечно спорящий с ним.
Пруфф как обычно насупился, усы топорщились, губы скривил, стоял, молчал. А Волков не собирался заканчивать разговор:
– Ну, капитан, есть, что вам сказать, или вы только о подводах и добыче можете говорить?
В ответ Пруфф ещё и побагровел, засопел, а после пробурчал:
– Война есть война, тут всякое случается.
– Дозвольте сказать, господин, – вдруг произнёс немолодой солдат, что стоял неподалёку.
– Кто таков?– Сурово спросил у него кавалер.
– Канонир Франц Ринхвальт, господин.
– Говори.
– В том, что кулеврина не пальнула, ничьей вины, нету, господин.
Порох дрянь, не порох, а каша. Видно давно уже стоял. Ежели бы мы о том знали, ежели бы хоть раз им стрельнули, мы бы конечно, пороху боле положили бы. А так, положили как обычно, пол совка, дистанция то малая. Думали он два ядра-то вытолкнет, а порох он старый, и кулеврина старая, запальная дыра то у неё за столько лет попрогорела, большая стала, вот так и получилось, плохой порох, горел медленно, а дыра запальная велика, вот он в дыру то эту весь дымом и вышел, не смог ядра протолкнуть.
– А полукартауна почему выше пальнула?– Спросил кавалер.– Тоже порох плохой?
– Да не додумались мы, что пол в арсенале на ладонь выше, чем улица. Приметились правильно, по головам вдарить хотели, а про пол то и не подумали, а на второй картауне высоту уже правильно поставили. Вдарили как надо.
– А зачем в головы метились? Почему не в брюхо?
– Так всегда картечью нужно метить по головам, ежели вдоль строя правильно картечью вдарить по головам, так целую просеку прорубишь, а ежели в тулово метить, так только первый ряд сметёшь, и второй чуть зацепишь. Картечью всегда по головам цель, а ядром, вблизи, так лучше по ногам, если низом стрелять – ядро так по земле и попрыгает до конца строя, кучу ног поотрывает, а ежели в тулово им бить так двух-трёх-четырёх порвёт и всё. Завязнет.
– Ладно, понял, иди к пушкам, мы их с собой заберём, порох, ядра, картечь тоже. Увидишь там моих людей – вели Сычу ко мне идти и пусть еретика притащит.
Сам пошёл глянуть лошадей, осмотрел их и удивился. Не нашёл он дорогих и больших рыцарских коней. Кроме тягловых обозных всего шесть коней пошли бы под седло. И ни один из них не стоил больше двадцати талеров. Видимо знатный Ливенбах либо был беден и приехал сюда пограбить, либо был умён, и не считал нужным рисковать на войне дорогими лошадьми. Хотя, судя по доспеху, бедным он не был. Кавалер расстроенно вздохнул, вспомнив отличного коня, что он взял после дуэли у Кранкля и которого зарубил мерзкий, вшивый доктор. Вспомнил и решил, что мёртвый Ливенбах прав, дорогие кони не для войны, а для выездов.
