Сначала Волков не понимал, что делает монах и даже злился на него. Потом до него дошло, что монах делает всё правильно, и он, было, успокоился. Но когда его обоз стал собирать толпы людей на узких улица, то снова стал волноваться, боясь, как бы не задавили кого.
А монах не унимался:
– Господь, да хранит славного рыцаря Фолькофа, что вырвал из лап безбожников, святыню!
– Который, который из них Фолькоф? – Слышалось со всех сторон.
Умный Брюнхвальд, что ехал от кавалера по левую руку, чуть придержал коня, что бы вопросов ни у кого не было. Теперь он ехал на пол коня сзади, а сразу за ним ехали Сыч и Ёган, оба в сине-белых одеждах, в цветах герба Волкова, а Ёган ещё и штандарт держал сине-белый да со страшным вороном, что глаз имел кровавый. И теперь ни кто из зевак уже не спрашивал который из них кавалер Фолькоф.
Все видели его. Волков снял шлем и подшлемник, он хотел, что бы его запомнили, знали. Возможно, он останется в этом городе навсегда, и пусть люди его узнают. Люди глазели на него и, если ловили его взгляд, кланялись.
А он был горд, горд и счастлив, как никогда в своей жизни, хотя его лицо и не выражало никаких эмоций. Но брат Семион всё видел. Он шёл перед телегой с мощами, на мгновение, замолкая, поворачивал голову и смотрел на кавалера. Видел его триумф. Чувствовал его состояние и улыбался едва заметно. И снова славил кавалера зычным голосом умелого попа.
Ближе к центру города к Волкову подбежали два человека, один был в хорошей одежде, толст и тяжко дышал. То был помощник бургомистра, он смиренно просил не везти весь обоз на центральную площадь, так как это запрещено, телегу с мощами – пожалуйста. А всё остальное просил везти к складам да к мастерским.
Волков послушал его, отправил людей Пруффа и часть людей Брюнхвальда с обозом к складам. А сам вскоре, был на центральной площади, перед самым роскошным храмом, который он когда-либо видел. Там у ступеней храма телегу с мощами и остановили. Зевак от неё отогнали. Брат Семион сходил в храм и вскоре вернулся.
– Ну что, можно заносить? – Спросил у него Волков.
– Нет-нет, господин, нельзя, протоиерей послал за архиепископом. Будем ждать его.
– А придёт ли? – Засомневался кавалер.
– Уж не извольте сомневаться, коли здоров, так придёт, такого он не упустит.
Народа на площадь всё прибывало, и все продолжали смотреть на кавалера и судачить о том, откуда он взялся да кто он такой. Волков терпеливо ждал.
И, наконец, из дверей церкви, откуда он там взялся, появился сам архиепископ. Был одет в простую полотняную рубаху до пола, без шапки и с посохом в руке. С серебряным символом веры на серебряной цепи. Он стал спускаться по ступеням к телеге, на которой стояла рака. Спустившись, воздел руки к небу, бросил посох и тяжело повалился на колени пред мощами. Туфли с его ног слетели, а он так и стоял, босой и простоволосый, молился. Брат Семион сделал Волкову знак и сам стал на колени. Волков спрыгнул с коня и последовал его примеру. Все вокруг становились на колени: и жители города, и Брюнхвальд, и Сыч, и Ёган. Все молились на площади. Кто как умел, так и читал молитвы, и кавалер читал, благодарил Господа за этот день, говорил ему, что не было у него дня лучше этого. Что день этот лучше, чем тот, когда его посвятили в рыцари.
А архиепископ встал и босой подошёл к раке, поцеловал её, громко благодаря Бога, обошёл с другой стороны и снова поцеловал, уже другую сторону. Люди встали, потянулись к телеге, но солдаты Брюнхвальда и подоспевшая городская стража оттесняли их обратно.
– Позже, дети мои, позже, вы все коснётесь её, мы поставим раку в соборе, любой сможет почувствовать благость её, – громко говорил архиепископ, – а сейчас мы поблагодарим нашего славного рыцаря, доброго воина, господина Иеронима Фолькофа.
«Он знает моё имя», – удивлённо думал кавалер, а архиепископ приблизился к нему, поднял с колен, ладонями склонил его голову, поцеловал в лоб и тихо сказал:
– Большое дело вы сделали, сын мой. Большое.
И уже заговорил громко, на всю площадь:
– Думаю, славному рыцарю этому даровать титул «Защитник веры». Как вы считаете, дети мои, достоин он?
– Достоин, господин, достоин! Даруйте ему титул, государь, даруйте! – Кричали люди. – Конечно, достоин!
– Ну, что ж, отныне вы, Иероним Фолькоф, можете именовать себя защитником веры и писать сей титул на гербе своём, на щите своём, на штандарте своём.
Волков почувствовал, как ему неприятно сдавило горло и грудь, и дышать стало тяжко, и воздуха не хватало. Он стал моргать и щурится. Пока слеза не слетела с ресницы.
– Поглядите, дети мои, не видал я такого, он плачет! – Продолжал архиепископ, призывая толпу в свидетели. – У этого храброго воина, добрая душа и мягкое сердце. Да, у него мягкое сердце, дети мои.
Женщины вытирали глаза глядя на это, да и мужчины многие смахивали слёзы. Ёган тоже смахивал слёзы, чуть не роняя штандарт кавалера. Сыч шмыгал носом и был необычайно серьёзен.
– Вы молодец, сын мой, молодец, – говорил архиепископ и как отец сыну, взъерошил кавалеру волосы.
Потом он крепко его обнял, а Волков стоял и думал о том, как бы не поцарапать грудь его святейшеству клёпками бригантины.
Волков и Брюнхвальд ехали за пустой телегой, кавалер молчал. Он думал, что не зря встретил в Рютте юного коннетабля, не зря. Не зря согласился помочь барону Рютте, не зря поехал к епископу, не зря взялся за, казалось бы, простое дело и довёл его до конца. Оно того стоило. Курфюрст, архиепископ, господин большой земли, при всех трепал его по волосам и называл молодцом, ведь он спас реликвию от поругания. Волков, в который раз благодарил Бога и, увидев отца Семиона, что шёл чуть сзади спросил:
– Монах, а чем славен святой Леопольд? Я раньше и не слыхал про него.
– А Бог его знает, – как-то беззаботно отвечал отец Семион.
– Что? – Искренне удивился кавалер. – Ты не знаешь?
– И близко не знаю, – всё так же легкомысленно говорил монах, – в поминальном месяцеслове больше восьми сотен разных святых, разве все упомнишь.
– Но архиепископ говорил, что он великомученик!
– Думаю, что его высокопреосвященство и сам не знает, кто этот Леопольд, а если и знает, то узнал совсем недавно.
– А что ж он так радовался мощам, называл их святыней? – Не верил кавалер.
– Господин, пастве нужна святость, люди любят святыни, и забота отцов святых, давать то, что им требуется. Вот архиепископ и даёт, мы уехали, а в храм выстроилась очередь, чтобы лобызать раку, и люди будут там стоять, пока каждый второй в городе не прикоснётся к ней. А потом разнесётся молва, и она уже полетела, и сюда поедут мужики из ближайших деревень, а они разнесут молву дальше, и сюда поедут мужики из дальних деревень, и другие мужики и другие, и не только мужики. Так что мощи, которые мы привезли, очень ценные. Да и могут ли быть другие, в такой то прекрасной раке.
