Волкову слова попа страшно не понравились, он подумал, что неплохо бы ещё раз врезать ему плетью, но не стал, спросил только:
– А куда ты идёшь?
– С вами господин, приход мне уже вряд ли дадут, приор на меня, наверное, зол за то, что я не погубил вас, а проповедовать на базаре за подаяния не хочу. Вот и подумал, что вам я буду полезен.
– Платить я тебе не собираюсь, – холодно сказал кавалер.
– Ну, так за хлеб буду служить вам, – спокойно отвечал монах, – наше дело монашеское.
Это говорил человек в бархатной одежде и сжимавший в руке чётки из драгоценного красного корала.
Брюнхвальд слушавший их разговор засмеялся и сказал:
– Вот пройдоха.
Монаху кавалер ничего не ответил, он понимал, что этот поп может быть полезен, и уже был полезен, но всё-таки он не доверял ему. А Брюнхвальду он сказал:
– Поедемте направо, ротмистр, покажу вам свои угодья.
Колодец был вырыт, вода в нём была, мастерские стояли, но пороха в бочках не было, и горн был холоден. Только что счастливый Волков на глазах потемнел, наливаясь злостью.
Сыч спрыгнул с лошади, осмотрел всё вокруг, и в кузне, за корзинами с углём, нашёл кузнеца Якова Рудермаера. Тот был явно не в себе. Вид у него был плохой.
– Что с ним? Болен? – Спросил кавалер.
– Да пьян он, – сказал Брюнхвальд.
Сыч понюхал кузнеца и подтвердил:
– Точно пьян, экселенц.
Волков стал ещё черные, на руке что плеть сжимала, побелели костяшки.
– Второй где? Где аптекарь?
– Не знаю, – сипло отвечал кузнец, – уже неделю его не видал.
Волков чуть тронул коня, подъехал ближе, склонился и тоном, от которого у кузнеца чуть ноги не подкосились, спросил:
– А мушкеты мои где?
– Нету, – выдавил Яков Рудермаер.
– Нету? Почему их нет, должны уже быть, хоть один да должен.
– Ствол не идёт, – заговорил кузнец, вытирая пот с лица, хотя на улице было совсем не жарко, – кую правильно, начинаю точить, он гнётся, а если закаляю, то лопается, трещинами идёт.
– А как же ты тот мушкет сделал?
Кузнец молчал, его чуть потряхивало.
– А, так ты его украл у кого-то, – догадался Волков, – ты вор!
Его рука машинально легла на эфес меча, хотя он и не думал об этом.
– Господин, не нужно, – перепугался Ёган. – Не рубите его!
– Кавалер, нет нужды марать меч, – сказал Брюнхвальд, тоже встревоженный. – Пусть им палач займется, если он вор.
Волков выпрямился, глубоко вздохнул носом, чуть подождал, но руку с меча убрал. И сказал, указывая рукой:
– Ротмистр, вон место, ставьте барак там. Прямо к стене.
– Места совсем немного, – отвечал Брюнхвальд.– Будет тесно.
– Ставьте два этажа, тесно не будет. У вас хватит денег на материалы? Если нужны – скажите.
– Хватит, у нас есть деньги. Поставим два этажа и печь, будет хорошо.
Кавалер кивнул, и спросил у Ёгана тоном, не сулящим ничего хорошего:
– А где мой старый знакомец Игнасио Роха по кличке Скарафаджо?
– Он с обозом пошёл к складам, – отвечал слуга, всё ещё волнуясь
– Ну, так поехали к складам.
На площади у складов, которая была забита телегами, лошадьми, товарами и людьми он нашёл Роху, тот сидел на телеге и болтал с мальчишками, Хельмутом и Вильгельмом, у всех было прекрасное настроение. Волков спрыгнул с коня и пошёл к ним, хромая и бесцеремонно распихивая людей.
Роха увидал его и понял, что что-то не так, спрыгнул с телеги. Стоял, ждал.
– Что, что случилось? – Спрашивал он у кавалера, когда тот подходил к нему.
– Откуда ты взял этих бродяг? Вот откуда ты их взял? – Зло говорил Волков.
– А чего? Кого взял?
– Да ничего, кузнец пьян, валяется, ни одного мушкета не сделано, горн холодный, а аптекаря и вовсе нет нигде неделю.
– Как так, почему не сделал? Ни одного?
– Ты у меня не спрашивай. Иди и сам всё выясни, и начни делать мне мушкеты, иначе… – он стал тыкать в грудь Рохи пальцем, – иначе ты вернёшь мне каждый талер, что я потеряю, слышишь, каждую монету, что я потратил на твою затею.
Повторять Рохе не пришлось, он заковылял к своему коню и уехал тут же, а Волков остался с Хилли-Вилли. Глянул на них, мальчишки стояли, не шевелясь, боялись кавалера, когда он зол. Его все боялись, когда он был таков. Он тоже пошёл к своему коню, и поехал в гостиницу, остановился возле Пруффа:
– Пруфф, проследите, чтоб всё было в сохранности. Найдите склады и конюшни для лошадей, завтра я выкуплю все трофеи у вас.
Капитан только поклонился в ответ.
Волков поехал в гостиницу, он устал, он хотел мыться и не холодным уксусом, а горячей водой, и что бы лежать в ней долго, а потом ужинать доброй едой. Не солдатскими бобами да горохом, не просом с салом, а жареной свининой, сыром, пирогами, хорошим пивом, и что бы обязательно были соусы. Острые дорогие соусы. А потом он хотел бы видеть прекрасную Брунхильду, он хотел с ней поговорить.
Хозяин «Трёх висельников» был счастлив, когда кавалер вернулся в гостиницу со своими людьми, он кланялся, едва не в ноги падал, а Брунхильду назвал прекрасной, благородной дамой. И Агнес называл благородной девушкой. А Волков и вовсе боготворили, и всё шло так, как тому хотелось. Во дворе ему поставили купальню, грели много воды, повара готовили еду, рубили мясо, резали кур, мальчишка-холоп бегал к пивовару за свежим пивом. Сам кавалер сидел за большим столом, развалившись на широкой лавке, в рубахе и без обуви. Пиво ему наливал сам хозяин. А он ждал, когда нагреется вода, когда дверь распахнулась, и в трактир вошёл богатый господин, а с ним ещё двое господ, но, видимо, первый, что был у них голова, и был банкир из дома Ренальди и Кальяри. Это был сам Фабио Кальяри. Он улыбался Волкову, протягивая ему руки.
– Рад, искренне рад видеть вас живым, друг мой.
Волков вскочил, раскланивался с ним, обнимался. Крикнул:
– Ёган, одежду.
– Оставьте, друг мой, оставьте, вы собрались мыться, я вас долго не задержу, – говорил банкир, садясь за стол, – велите лучше этому мошеннику-трактирщику подать мне стакан вина.
Трактирщик благоговейно кружил вокруг банкира, он теперь ещё больше уважал кавалера. Шутка ли, сам старик Кальяри посетил его трактир.
– Как вы узнали, что я приехал?– Спрашивал Волков.
– Вы шутите над стариком, – улыбался Кальяри, – весь город только о вас и говорит, о вас, о прекрасной раке со святынями, об обозе трофеев. Вы, друг мой, главная новость на неделю вперёд.
