Когда они двинулись к передку «скорпио» и к стоявшему поблизости Воронову, тот ощутил тяжелую дурнотную тоску. Экспертиза, госавтоинспекция, возмещение ущерба… Господи, на каком свете живем? Это вот и называется — влип по полной программе. Он услышал, как за спиной клацнула дверка «девятки», но оборачиваться не стал. Пассажиры уносили ноги.
Ну и пускай уносят.
Двое его оппонентов занялись рассматриванием утратившего товарный вид капота своего «скорпио», а третий, не глядя, шагнул прямо к Вадиму, и произнесенная им фраза в переводе на цензурный язык означала примерно следующее:
— Ща, крыса, платить будешь, в натуре, гнида позорная, все до нитки отдашь, новенькую тачку угробил!..
Это только в кино такая вот шантрапа узнает прославленного спортсмена и отваливает, предварительно извинившись. В жизни все проще. Вадим ничего не ответил, поскольку придумать достойный ответ было свыше его сил. И он уже знал внутренним чутьем, не имеющим отношения к разуму, — так оно все и будет, как говорит этот громила. И что интересно, по той же самой причине, по которой он остался кругом виноват в приснопамятном ресторанном сражении. Что можно доказать или объяснить существам, мыслящим по своим особым законам?.. Ты для них в любом случае не больше чем питательная среда. Подножный корм. А если вздумаешь рыпаться…
Страх. Унизительный физический страх. Примитивная боязнь насилия, убийственная для мужской гордости. Паскудненький внутренний голос, угодливо бормочущий: «А в самом деле, есть из-за чего связываться? Ну ее к черту, эту «девятку», и так в ремонт пора было отдавать. Убьют ведь, глазом не моргнувши, либо изувечат, больше потеряешь…»
— Ключи гони, говорю!.. — надвигаясь на Воронова, гаркнул вожак. — И ксиву, мать твою так, живо мне сюда!..
— Э, молодежь… — раздался за спиной вздрогнувшего Вадима еще один голос. — Что, совсем ушки уже заложило?
Двое, склонившиеся над передком «скорпио», вскинули головы, и дождевые капли побежали вниз по кожаным курткам. Пока вся команда, включая предводителя, силилась сообразить, какие еще, к едрене-фене, ушки и что такого важного они ими умудрились прохлопать, мимо Воронова проследовал его пассажир. Он вышел вперед не торопясь, чуть-чуть вразвалочку и даже не пряча руки в карманы, но Вадиму необъяснимым образом захотелось посторониться. А седой, не тратя времени даром, окинул опытным взглядом побитую физиономию «девятки» и совершенно спокойно — еле заметно растягивая слова, обратился к молодому жлобу:
— Шестьсот баксов прямо здесь наскребешь?
Ему, невысокому, полагалось бы попросту затеряться на фоне троих здоровенных шкафов, но этого почему-то не происходило. Да ведь он НЕ БОИТСЯ, осенило вдруг Воронова. Он их не боится, и в этом вся штука. А вот противоборствующая сторона явно задергалась, раздумывая, на кого это довелось нечаянным образом напороться. Если он не боится, значит, он… он… Блеклые, точно зола, глаза седого не мигая смотрели верзиле в грудь и были двумя дырами в весьма зловещую пустоту. Помедлив, водитель «скорпио» поднял ручищу, украшенную характерными мозолями каратиста, и его движение можно было с некоторой натяжкой расценить как примирительный жест:
— Это, блин… ты полегче на поворотах… Стрелку забьем?
В таких вот не поддающихся истолкованию незнакомцах людям свойственно видеть тех, кого они боятся. Одно слово, черт не нашего Бога. Свяжешься с ним, а он… Лучше уж сперва навести справки!
Дядя Леша между тем легко согласился:
— Забьем.
Разговор втекал в русло, привычное для братвы.
— Ну, значит, это самое… — Стриженый зачем-то посмотрел на часы. — Значит, в Апрашке возле…
— Нет, — ровным голосом перебил седой. — На Пулковском шоссе. Двадцать пятый километр, где перекресток и поле.
Вадим поймал себя на том, что в присутствии тощего невзрачного мужика начинает ощущать примерно то же, что и трое верзил. А именно не очень понятную, но вполне определенную жуть.
Предводитель троицы нервно оглянулся на своих корешей и, не удержавшись, спросил:
— А че тебе там, на Пулковском?..
Седой усмехнулся, показав ровные зубы, и усмешка вышла донельзя хищной, потому что глаза остались холодными. Он не обращал внимания на дождь, стекавший по скулам.
— А там земля мягкая, — ответил он коротко. Вряд ли требовалось объяснять, в чем состояла выгода мягкой земли. В мягкой земле легче выкопать глубокую яму. И спрятать в ней труп. Или даже целых три трупа. Верзила, ставший как будто поменьше ростом, снова посмотрел на часы:
— Ну, значит, это… в двенадцать…
— В двенадцать чего?
— Дня, блин…
— Какого тебе дня, блин? Не ясно, что ночи?
— Ну ладно, ты че, в натуре!.. — Стриженый поднял перед собой уже обе ладони. Перспектива встречи в глухой час в безлюдном месте со стремным типом его никак не прельщала. — Слушай, мужик, не в кайф мне с тобой под дождем тут базарить, разбежались при своих!
Дядя Леша и не подумал двигаться с места.
— Какое при своих? — поинтересовался он зловеще, глядя на помятый номерной знак «скорпио». — А шесть сотен на ремонт я что, рожу?
Можно сколько угодно твердить, что физическая угроза — не аргумент. Аргумент, да еще какой. Причём для людей определенного сорта единственно понятный. Вот только скажи нечто подобное сам Воронов, его послали бы по известному адресу. Если не хуже. Седой вел себя так, словно расправа со всеми троими была делом решенным. И в это верилось. Ой верилось…
— Шестьсот — это здесь, — добил он оппонента. — На Пулковском будет тысяча.
И братва дрогнула окончательно. Видно, внутренний голое нашептал им то же, что и Воронову две минуты назад: не связывайся, пропадешь!.. Парни принялись суетливо шарить в карманах, кто-то даже нырнул в «скорпио» и открыл бардачок. И наконец вожак протянул седому пачку мятых долларов вперемешку с розовыми полтинниками:
— Все, бля буду… Домой едем, всю капусту, блин…
Победитель взял деньги, не считая сунул их в карман и милостиво кивнул — дескать, свободны. Трое заскочили в мигом заведшийся «скорпио», живо развернулись и были таковы. Они явно считали, что еще легко отделались. У Вадима мелькнула совершенно шальная мысль: а может, так оно на самом деле и было?..
Его попутчик жизнерадостно улыбнулся ему и сказал:
— Не знаешь, чего мы тут мокнем стоим?..
Воронов запоздало осознал, что рубашка и брюки действительно липнут к телу, заставляя его содрогаться от холода на ветру. Мужчины одновременно повернулись к «девятке». Девочка стояла рядом с машиной, держась за раскрытую дверцу, и тоже героически намокала, не желая, по-видимому, отставать от своего дяди Леши.
