– Кто она?
– Серьезно, Марс…
– Кто она?! – потребовала Марсела, стиснув свои идеальные зубы.
Маркус наконец перестал есть, откинулся на спинку стула и посмотрел на жену.
– Никто.
– То есть ты трахаешься с призраком?
Он закатил глаза, откровенно устав от темы – какая ирония, а ведь Маркус обожал поговорить обо всем, что его касалось.
– Марсела, ревность тебе не к лицу.
– Двенадцать лет, Маркус. Двенадцать. И теперь ты не удержал член в штанах?
На его лице мелькнуло удивление, и на Марселу обрушилась горькая правда: ну конечно, муж не первый раз пошел налево. Просто впервые попался.
– И сколько это уже продолжается? – холодно поинтересовалась она.
– Оставь, Марс.
Оставить? Словно его измена – как вот этот бокал, мелочь, которая невзначай попалась под руку и которую так же легко можно отбросить.
И дело даже не в самом предательстве – Марсела была способна простить многое во имя той жизни, которую себе выстроила, – а во взглядах других женщин, тех самых взглядах, что она всегда принимала за завистливые. В постоянных предупреждениях остальных «первых жен», в их полуулыбках. Лишь теперь Марсела поняла: они все знали, знали уже бог знает сколько времени – а вот она нет.
«Оставь».
Марсела отставила бокал. И взяла нож для мяса. У мужа хватило наглости только фыркнуть в ответ. Будто Марсела не умела обращаться с ножом. Будто не слушала истории Маркуса, не просила рассказать поподробнее. Словно сам он не трепался о работе, когда выпивал. Словно Марсела не упражнялась потом на подушке. На пакете с мукой. На бифштексе.
– И что ты собираешься делать? – снисходительно поинтересовался Маркус, подняв бровь.
Как глупо, должно быть, она выглядела в его глазах: холеная красотка сжимает украшенную монограммой рукоять своими наманикюренными пальчиками.
– Куколка, – проворковал Маркус, и ярость всколыхнулась в груди Марселы.
Куколка. Детка. Дорогая. Это вот так он ее воспринимал, после всего, через что они прошли? Как нечто беспомощное, хрупкое, слабое, нечто декоративное, хрустальную фигурку, весь удел которой стоять на полке и красиво сиять?
Когда Марсела не отступила, взгляд Маркуса потемнел.
– Не хватайся за нож, если не собираешься его использовать…
Возможно, она и правда была хрустальной.
Но стекло хрупкое ровно до тех пор, пока его не разобьешь.
Дальше оно становится острым.
– Марсела…
Она бросилась на Маркуса и с удовольствием заметила, как глаза мужа чуть расширились от удивления. Он резко отпрянул, расплескав бурбон. Нож едва чиркнул по шелковому галстуку, а в следующий миг ладонь Маркуса с размаху впечаталась в лицо Марселы. Во рту появился вкус крови, на глаза навернулись слезы. Под звон тончайшего фарфора Марсела рухнула на дубовый стол.
Она не выпустила нож, но Маркус прижал ее запястье к столешнице с такой силой, что аж кости захрустели.
Он и ранее проявлял грубость, но всегда только в пылу страсти, в ответ на невысказанный сигнал – и этот сигнал неизменно подавала сама Марсела.
Но только не в этот раз.
Маркус являл собой девяносто килограммов чистой силы, зарабатывал на жизнь, ломая вещи. Ломая людей. Он досадливо прищелкнул языком – словно это Марсела повела себя глупо. Раздула из мухи слона. Сама его спровоцировала. Вынудила трахнуть другую женщину. Разрушить все, над чем сама же столько трудилась.
– Ах, Марс, ты всегда умела меня завести.
– Отпусти, – прошипела она.
Маркус склонился к ней вплотную, провел рукой по ее волосам и накрыл ладонью щеку.
– Если пообещаешь играть по правилам.
Он улыбался. Улыбался. Словно все это – очередная игра.
Марсела плюнула кровью ему в лицо.
Муж испустил долгий страдальческий вздох. А потом ударил ее головой об стол.
Мир взорвался белой вспышкой. Марсела не помнила, как упала, но, когда к ней вернулось зрение, она лежала на шелковом ковре рядом со стулом. Голова пульсировала. Марсела попыталась подняться, но комната накренилась. К горлу подступил ком, она перекатилась на бок. Ее вырвало.
– Тебе надо было остановиться, – заметил Маркус.
Кровь залила глаз, окрашивая столовую в алые тона. Внезапно муж опрокинул ближайший канделябр.
– Всегда их ненавидел.
Светильник еще не успел рухнуть на пол, а пламя по пути облизало шелковые занавески.
Марсела встала на четвереньки. Она двигалась с трудом, будто под водой. Медленно, слишком медленно.
Маркус стоял в дверях и смотрел. Просто смотрел.
Нож сверкал на паркете. Марсела потянулась к нему сквозь густой воздух. И уже почти достала, когда сзади на нее обрушился удар. Маркус опрокинул второй канделябр. Тяжелый светильник пригвоздил ее к полу.
Пламя распространилось с невероятной скоростью. С занавесок оно перекинулось на лужу разлитого бурбона, а оттуда на скатерть и ковер. Теперь огонь полыхал повсюду.
– А у нас неплохо получалось, Марс, – пробился сквозь морок голос Маркуса.
Заносчивый ублюдок. Будто хоть что-то из этого являлось его идеей, его заслугой.
– Ты без меня никто, – невнятно произнесла она. – Я тебя сделала, Маркус. – Марсела попыталась сдвинуть канделябр. Тщетно. – Я тебя и уничтожу.
– Люди много чего болтают перед смертью, милая. Я уже все это слышал.
Жар заполнил помещение, легкие, голову. Марсела закашлялась, но перевести дыхание никак не получалось.
– Я тебя уничтожу.
Ответа не последовало.
– Ты меня слышишь, Маркус?
Ничего, тишина.
– Я тебя уничтожу!
Марсела кричала, пока не сорвала горло, пока дым не заволок зрение. Собственный голос эхом отдавался в голове, последние мысли провожали Марселу все дальше, дальше, в темноту.
Я тебя уничтожу.
Я уничтожу.
Я…
* * *
Офицер Перри Карсон уже почти час не мог пройти двадцать седьмой уровень игры, когда раздался звук мотора. Перри поднял голову и увидел, как черный седан Маркуса Риггинса выезжает из крытого полукруга парковки у особняка.
Машина вылетела на дорогу, на добрых тридцать километров превышая допустимый в пригороде скоростной режим, но Карсон сидел не в патрульном экипаже, а даже если бы и так, то не для того последние три недели питался мерзким жирным фастфудом, чтобы арестовывать Риггинса за мелочовку.
