Однажды, когда Доминик был за границей, он вошел в комнату и обнаружил живую бомбу. Не вроде той самодельной мины, на которой подорвался. Нет, у него никогда не было времени увидеть тот взрыв. Но бомба в той комнате обладала габаритами стального барабана, и все вокруг было заминировано. Он вспомнил, как смотрел вниз и видел спусковой крючок, всего в дюйме от левого ботинка.
Дому хотелось лишь убежать как можно дальше, но он не знал, где находятся другие провода, и не представлял, как прошел так далеко, ничего не задев. Пришлось выбираться, делать один мучительный шаг за другим.
И вот опять шаткое положение: одно неверное движение – и все взорвется.
– Вы спрашиваете, не ЭO ли я.
Взгляд Стелла был цепким, неуклонным.
– У нас нет никакой возможности узнать, действительно ли каждый человек, на которого нацелился Эли, был…
Доминик швырнул планшет на стол.
– Я отдал свою плоть и кровь и кости этой стране. Я отдал этой стране все, что имел. Я чуть не умер за эту страну. И не получил за то никаких особых способностей. Хотел бы я их иметь – вместо этого у меня было тело, полное железа, и много боли, но я все еще здесь, все еще делаю, что могу, потому что хочу, чтобы люди были в безопасности. Не хотите меня нанимать, ваш выбор. Но имейте яйца придумать причину получше, чем эта… сэр.
Доминик откинулся назад и затаил дыхание, надеясь, что вспышка убедит директора.
Повисла тишина. Наконец Стелл кивнул и сказал:
– Мы вам перезвоним.
Дом поднялся со стула и покинул кабинет. Затем прошел в мужской туалет по коридору и в безопасности кабинки извергнул все содержимое желудка.
III
Три недели назад
ЭОН
Бара ударил ладонью по столу и встал.
– Весело с вами, – сказал он, – но у меня миссия.
– Да ладно, – сказал Хольц, – они взяли на работу в поле тебя? – Он повернулся к Риос: – Как так? Я уже несколько недель прошу перевести меня в Сдерживание.
Бара разгладил свою форму.
– Просто я очень ценный.
Риос фыркнула:
– Просто здесь ты абсолютно бесполезен.
Бара приложил руку к сердцу, словно слова его задели, затем выстрелил в ответ:
– А ты?
– А что я?
– Ты не работаешь на местах.
Она встретила его взгляд, ее серые глаза были невыразительными.
– Кто-то должен присматривать за тем, чтобы монстры не вырвались.
Дом изумился. Он работал здесь в течение двух лет и был свидетелем нескольких попыток – один ЭО умудрился сделать дыру в одной из стекловолоконных стен, другой вырвался во время обычной медицинской проверки, – но он никогда не слышал о реальном побеге.
– Разве хоть одному ЭО удавалось вырваться?
Уголок рта Риос дернулся.
– Люди не выходят из ЭОН, Рашер. Не после того, как мы их здесь запираем.
Люди. Риос одна из немногих, кто называл ЭО таким образом.
– На кого охотитесь? – спросил Хольц, который явно смирился со своей участью.
– Какая-то чокнутая домохозяйка, – сказал Бара. – Прожигает дыры в дерьме. Нашли секретную квартиру ее мужа в «Хайтс».
Хольц, у которого было много подружек, покачал головой.
– Никогда не стоит недооценивать злую женщину.
– Никогда не стоит недооценивать женщину, – исправила Риос.
Бара пожал плечами:
– Ага-ага. Делайте ставки. Веселитесь. Но когда мы засадим ее в камеру, с вас всех выпивка.
* * *
Тем временем в Мерите…
Джун закрыла глаза и прислушалась, как дождь стучит по ее черному зонту.
Ей хотелось оказаться где-то в поле, широко раскинуть руки, чтобы поймать гром, а не стоять на обочине возле гладкой городской высотки.
Она прождала почти десять минут, прежде чем кто-то наконец вышел через вращающиеся двери. Он был в мятом костюме, с пятичасовой щетиной и взъерошенными волосами.
Джун вздохнула. Нищим выбирать не приходится. Она пошла к зданию мимо человека на углу. Легчайшее прикосновение – такое, которое не заметишь в толкотне и суете дождливого дня, – и у нее было все, что нужно. Мужчина пошел своей дорогой, а она своей. И не потрудилась измениться, пока не достигла парадных дверей «Хайтс».
В холле за стойкой консьержа сидел пожилой мужчина.
– Что-то забыли, мистер Гостерли?
Джун издала короткий грубый звук и пробормотала:
– Как всегда.
Подъехал лифт, и когда за ней закрылись двери, отражение в полированном металле снова стало ее. Ну, не совсем ее. Но то, которое Джун взяла сегодня утром. Длинная юбка и кожаная куртка с закатанными рукавами, хитрая улыбка и распущенные каштановые кудри. Джун выбрала его в метро, как девушка перебирает наряды на стеллажах. Это был один из ее любимых образов.
Пока лифт ехал наверх, она вытащила телефон и написала Сид сообщение.
Долгое время ничего. А затем рядом с именем подруги появились три точки, в знак того, что она печатает.
Джун беспокойно ждала ответа.
Когда речь заходила о Сидни, она никогда не умела ждать.
IV
Три года назад
Кэпитал-сити
Джун потребовался целый год, чтобы найти их снова, и когда все же удалось, это было совершенно случайно. Будто судьба свела.
Беда в том, что Джун не верила в судьбу. По крайней мере, не хотела в нее верить. Судьба означала, что все произошло не просто так, а в жизни Джун было слишком много такого, чего она никогда бы не попросила. Кроме того, трудно верить в высшую силу или великий замысел, когда зарабатываешь на жизнь, убивая людей.
Но затем судьба – или удача, или что там еще – сжалилась и вручила ей Сидни.
Год безуспешного поиска человека в черном, а затем, в полутора тысячах миль от Дрездена, где они впервые пересеклись, Джун пошла через парк по дороге на работу и снова увидела белокурую девушку.
Прошел год, но это точно, несомненно Сидни. Она была – и, кажется, все еще оставалась – в том возрасте, когда изменения происходят в одночасье. Тела росли, формировались – но девушка выглядела так же. Абсолютно так же. Белокурый боб и ледяные голубые глаза, то же худощавое телосложение, та же гигантская черная собака, маячащая рядом с ней как тень.
Джун осмотрела парк – ни следа мужчины в черном, но зато в траве сидел другой, с татуировками на предплечьях и книгой на колене. Неподалеку Джун увидела вспышку розового цвета, забытый фрисби. Она подняла его, покрутила, а затем швырнула пластиковый диск в голову мужчины.
