– Наличными, – ответил Виктор, доставая из кармана бумажник.
Они не испытывали проблем с деньгами – согласно Митчу, это была лишь последовательность из единиц и нулей, виртуальный счет в вымышленном банке. У громилы появилось новое любимое хобби: собирать мелкие суммы, отщипывать по несколько пенни от каждого доллара и хранить прибыль на куче счетов. Вместо того чтобы стирать следы преступления, Митч оставлял их слишком много, чем весьма усложнял поиски. Результатом становились большие комнаты, мягкие кровати и пространство – все то, по чему Виктор так скучал в тюрьме.
Звук стал выше.
– Ты в порядке? – спросила Сид, глядя на Виктора. Она наблюдала за ним с самого кладбища, подмечала каждый жест, каждый шаг, словно Виктор мог вдруг сломаться и рассыпаться в прах.
– Да, – солгал он.
Однако гул не отпускал его ни в лифте, ни в номере, элегантном помещении с двумя спальнями и диваном. С ним Виктор лег, с ним же и проснулся. Гул изменился, превратился из одного только звука в ощущение. Конечности вдруг стало слегка покалывать. Не болезненно, однако неприятно. Настойчиво. Гул преследовал, становился все громче, сильнее, пока, в порыве раздражения, Виктор не отрубил все чувства и не погрузился в оцепенение. Покалывание исчезло, но гул стих до отдаленного потрескивания статики. Того, что почти удавалось игнорировать.
Почти.
Виктор сел на краю постели, чувствуя себя измотанным, больным. И это при том, что даже вспомнить не мог, когда последний раз болел! Но с каждой минутой становилось все хуже. Наконец он поднялся, пересек номер и взял пальто.
– Куда идешь? – спросила Сидни, что устроилась на диване с книгой в руках.
– Подышать хочу, – ответил Виктор уже с порога.
Он был на полпути к лифту, когда она его настигла.
Боль.
Явилась из ниоткуда, пронзила грудь точно острый нож. Виктор ахнул и схватился за стену, пытаясь удержаться на ногах. Накатил второй приступ, внезапный, жестокий, невозможный. Рубильник оставался выключен, нервы заглушены, но боли, похоже, было все равно. Словно нечто перекрыло талант Виктора, оказалось сильнее его мощи, его воли.
Лампы ослепительно сияли, перед глазами поплыло, коридор накренился. Виктор с трудом миновал лифт, двинулся к лестнице, но едва миновал дверь, как тело вновь прошила боль, колено подломилось и тяжело ударилось о бетон. Виктор попытался встать, но мышцы свело, сердце запнулось, и он рухнул на пол.
Стиснув зубы, Виктор сражался с болью. Ничего подобного он не испытывал уже долгие годы. Десять лет, если быть точнее. С той лаборатории, с ремня в зубах, с холодного металлического стола, дикой агонии потока, что сжег нервы, разорвал мышцы, остановил сердце.
Нужно двигаться.
Но Виктор не мог встать. Не мог говорить. Не мог дышать. Невидимая рука поворачивала рубильник выше, выше и выше, пока наконец все не погрузилось в благословенную черноту.
* * *
Виктор очнулся на лестничной площадке.
Первое, что он ощутил: облегчение. Облегчение, что мир наконец стих, а чертов гул заткнулся. Второе: Митч трясет его за плечо. Виктор перекатился на бок и вытошнил из себя желчь, кровь и дурные воспоминания.
Лампы перегорели, но даже в темноте он сумел различить облегчение на лице Митча.
– Иисусе, – выдохнул громила и отпрянул. – Ты не дышал. Пульса не было. Я уж решил, ты умер.
– Похоже, так и случилось, – ответил Виктор, вытирая губы.
– В смысле? Что произошло?
Виктор медленно покачал головой:
– Не знаю.
Виктор не любил чего-то не знать и уж точно не любил в этом сознаваться. Он встал и оперся о стену. Какой идиот, ну зачем было отрубать ощущения? Следовало изучить прогресс симптомов. Замерить эскалацию. Понять то, что, видимо, поняла Сидни: он поврежден, если не вовсе сломлен.
– Виктор, – начал Митч.
– Как ты меня нашел?
Здоровяк протянул ему телефон.
– Доминик позвонил. Разорался, мол, ты убрал заслонку, и ему стало так же хреново, как когда ты умер. Я попытался набрать тебя, но ты не ответил. Я шел к лифту и тут заметил, что на лестнице перегорели лампы. – Он покачал головой. – Стало не по себе…
Телефон снова ожил. Виктор забрал его у Митча и ответил.
– Доминик…
– Не смей так со мной обращаться, – оборвал его солдат. – Мы же договорились!
– Я не специально, – медленно произнес Виктор, но Доминика несло.
– Только все было нормально – и вдруг я падаю на четвереньки и стараюсь не отрубиться. Никакого предупреждения, мне нечем заглушить боль. Ты не представляешь, каково это…
– Уж поверь, представляю, – сказал Виктор, запрокинув голову и прижавшись затылком к бетонной стене. – Но теперь ты в порядке?
Судорожный вздох.
– Да, я снова в норме.
– Сколько это длилось?
– В смысле? Откуда мне знать? Как-то не до того было, чтоб на часы смотреть.
Виктор вздохнул и зажмурился.
– В следующий раз обрати внимание.
– В следующий?!
Но Виктор уже повесил трубку. Он открыл глаза и увидел, что Митч за ним наблюдает.
– Это уже случалось… до?
До. Виктор понимал, о чем речь. В ту ночь, в лаборатории, жизнь поделилась на две части. До, когда он был простым человеком. И после, когда стал ЭО. Воскрешение раскололо ее еще раз. До – ЭО. После – вот это. Дело рук Сидни. Неумолимый изъян ее таланта, трещина в его силе. Все-таки Виктор не избежал общего правила, просто закрыл глаза на очевидное.
Митч выругался и провел руками по голове.
– Надо ей рассказать.
– Нет.
– Она все равно узнает.
– Нет, – повторил Виктор. – Пока не надо.
– А когда?
Когда Виктор поймет, что происходит и как это исправить. Когда помимо проблемы будет план и решение.
– Когда это станет критично.
Плечи здоровяка поникли.
– Может, больше не повторится, – предположил Виктор.
– Может, – согласился Митч.
Впрочем, ни один из них в это не поверил.
V
Четыре с половиной года назад
Фултон
Это случилось снова.
И снова.
Три эпизода за неполные шесть месяцев, промежуток между инцидентами становился все короче, а время смерти все длиннее. Именно Митч настоял на том, чтобы Виктор проконсультировался со специалистом. Митч нашел доктора Адама Портера, невысокого человечка с хищным профилем и репутацией одного из лучших неврологов в стране.
