— Как и для орочьего, — сказал Калькатор. — Если их технические способности выражаются не только в огневой мощи и работе двигателей, они пока еще не продемонстрировали этого.
Глядя мимо образа космодесантника-предателя, Церберин обратился к другой фигуре:
— Как дела у тебя, эпистолярий?
— Если ты имеешь в виду меня лично, то, должен признаться, бывало и лучше. Орочий псайкер на борту того авианосца был невероятно мощен. Он… сильно на меня подействовал. Но я поправлюсь. Благодаря предусмотрительности Тейна, «Жиллиман» и «Эксцельсиор» вышли из битвы при Вандис с минимальными повреждениями, но «Парагон», «Отважный» и «Молчаливый» потребуют серьезного ремонта. От «Паладина Рубике» и «Поборника» по-прежнему ничего не слышно. Мы и на ваше выживание почти не надеялись, первый капитан. Мы ждали несколько часов.
Маркариан жестом потребовал инфопланшет, тут же получил его и коснулся экрана, потом повернулся к Церберину:
— Получено и подтверждено в режиме реального времени: переход через двадцать два часа и одиннадцать минут. — Он вернул планшет служителю. — Проверьте, чтобы хронометры «Данталиона» не отставали.
Церберин тяжко выдохнул.
Если орочья методика телепортации хотя бы немного превосходит в надежности варп-переходы, то это говорит о решительном технологическом прогрессе куда больше, чем даже гравитационное оружие, развернутое у Вандис. Капризы эмпиреев ограничивали любые операции галактического масштаба. Невозможно было рассчитывать, чтобы флоты, идущие к одной и той же точке из равноудаленных систем, пришли с расхождением пусть даже и в несколько дней. Порой астропатическое послание, отправленное через имматериум с Терры, доходило до Альфы Центавры за неделю или месяц и вполне могло по пути сначала достичь далекой Окклюды. Это превращало контроль над тысячами активных флотов и боевых единиц в развивающейся в нескольких сегментах тактической ситуации в сущий кошмар логиста. Такая задача показалась бы нелегкой даже примарху.
— Если нам придется остаться здесь, надо воспользоваться преимуществами ситуации, — сказал Церберин. — Орки не обустраиваются, орки не торгуют — однако здесь они заняты и тем, и другим. Надо выяснить, что им здесь нужно, да еще и в таких количествах. Пока что они вроде бы игнорируют нас.
— Желательное положение вещей, учитывая наше нынешнее состояние, — вставил Калькатор.
— Там что-нибудь видно, эпистолярий? — спросил Церберин сквозь сжатые зубы.
— Император не даровал мне видений с тех пор, как мы покинули Терру, но в последнее время у меня было мало возможностей подумать об этом. — Гонориус опустился, надо полагать, на командный трон и закрыл глаза. — Вы старший по званию, первый капитан. Я склонен согласиться с кузнецом войны, но поддержу любое ваше решение.
— Оно уже принято, эпистолярий.
Калькатор страдальчески вздохнул:
— Пусть это будет на твоей совести.
— Я не нуждаюсь в твоем одобрении.
— Хорошо. Потому что я его не даю, младший кузен. Но Пракс — это наш мир, и если ты настаиваешь на таком плане действий, то я должен настоять на том, чтобы сопровождать тебя на поверхность. Твоя гибель или гибель твоих воинов не повысит наши шансы на выживание.
Церберин вскипел. Но почему нет? Самое невероятное событие, какое только можно предположить, как это всегда определяли писания Робаута Жиллимана и наследие Ориакса Данталиона, уже произошло — был восстановлен Седьмой легион. Где теперь предел? Одно нарушенное правило? Два? И вообще, есть ли этот предел?
— Каждый возьмет по одному отделению.
— Согласен.
Бледное лицо Калькатора тронула улыбка. Церберин встретил взгляд кузнеца войны — холодный и серый, как и его броня.
Глава 12
Терра — Императорский Дворец
Дракан Вангорич преклонил колени в святилище, чтобы зажечь свечу. Их было больше, чем обычно. Некоторые уже почти догорели, фитили пытались удержаться во все более глубоких лужицах расплавленного воска.
Капелла представляла собой сурового вида каменную келью, даже без окна, дабы ничто не отвлекало от общения с Богом-Императором. Ею обычно пользовались дворцовые слуги и управляющие для исполнения религиозного долга, но Вангорич находил аскетизм часовни полезным, подчеркивающим скромный и благопристойный вид молящегося. Вообще говоря, Вангорич и был таким, но никто же не зажигал свечу и не оставлял монетку в чаше для подаяний, чтобы заявить о собственных добродетелях себе самому. Это был изощренный маскарад, игра, в которой никто не играл роль, предписываемую костюмом, представление, разыгрывавшееся каждый день его жизни, так что вездесущие дворцовые шпионы могли видеть того Вангорича, какого он сам хотел показать их хозяевам. Делая так, он позволял себе стать почти таким же пустым, как и роль, которую играл.
От некоторых привычек трудно отказаться. Даже сейчас, когда весь Внутренний Дворец денно и нощно готовился к делам Сенаторума, Дракан поддерживал иллюзию собственного благочестия.
Вангорич задул огарок и бросил его в сосуд с песком.
Вопреки своей репутации он не был склонен к одиночеству. Когда человек один, с ним может стрястись решительно что угодно. Он прекрасно знал об этом. Круль, разумеется, в любой момент явился бы меньше чем за полминуты, но и он сам отнюдь не был беззащитен. Без этого едва ли можно достичь поста великого магистра Официо Ассасинорум, но он также знал пределы своих возможностей. В этой Галактике самоуверенные люди долго не жили.
Внезапно он испытал потребность помолиться, и это причинило ему неудобство. Он был на свой лад благочестив, пусть и скорее рутинно, чем из глубинных духовных потребностей. Он молился потому, что хотел, чтобы другие видели его молящимся.
Поскольку обычно он устраивал подобные представления перед совещаниями Сенаторума — дабы стать восприимчивее к воле и мудрости Бога-Императора, — мысли его часто вращались вокруг предстоящих дел. Донесения разведки об утечках неотредактированной версии повестки дня, намеки в духе военных игрищ, пригодные, чтобы скормить их Двенадцати Верховным. Часто, но не всегда. Империум огромен, для Официо вечно находятся дела. Всегда есть, чем занять себя во время передышки.
И тем не менее всякий раз, преклоняя колени в этой часовне и прикрывая глаза в расчете на шпионов и снабженные устройствами вид-захвата дроны, он никогда не доходил до того, чтобы по-настоящему молиться. Не было необходимости настолько детально выстраивать иллюзию. Он снова закрыл глаза.
Кажется, большинство людей так делали, когда молились.
Минуту-другую поблуждав в закоулках мыслей, он почувствовал, что в каменную арку, ведущую в часовню от основания стены Дневного Света, вошел еще кто-то. Его способности к наблюдению были скорее натренированы, чем усовершенствованы — продукт упражнений и, разумеется, на протяжении всей его карьеры, естественного отбора. Впрочем, на этот раз особого таланта и не потребовалось. Трудно ступать неслышно, когда ты в полтора раза выше обычного человека и закован, как рыцарь Древней Терры, в пласталь и керамит.
