Книга Мой брат – супергерой. Рассказ обо мне и Джованни, у которого на одну хромосому больше, страница 9. Автор книги Джакомо Маццариол

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Мой брат – супергерой. Рассказ обо мне и Джованни, у которого на одну хромосому больше»

Cтраница 9

Джо нужно было найти.

Воспитательницы прочесывали уборные, кладовки, проверяли мусорные баки, пока не зазвонил звонок на обед. Большинству пришлось прерваться, чтобы вести детей в столовую. Директриса уже собиралась связаться с нами и с полицией, как вдруг раздался детский голос.

– Э-э-э-й! – кричал Лука из младшей группы. – Вот он!

Лука, которому Джо очень нравился, сильно огорчился, когда тот пропал. Он зажмурил глаза и загадал желание: пусть Джо очутится перед ним, прямо в его тарелке, вместо риса. Его желание исполнилось. Нет, Джо не плюхнулся ему в тарелку в буквальном смысле, но, когда дежурная по столовой подкатила к столу покрытую скатертью тележку, из-под скатерти высунулась чья-то рука. Лука заглянул под скатерть и обнаружил Джо.

Получилось так, что Джо забрался в тележку, оставленную кем-то в коридоре, и сидел в ней все это время никем не замеченный (вряд ли он заплатил поварихам за молчание), пока его не отвезли сначала на кухню, где нагрузили тарелками, а затем в столовую. Джо, вне всяких сомнений, стал величайшей находкой в истории детского сада. Как Америка, открытая Колумбом. Как пенициллин, полученный Флемингом. Как картошка фри, случайно изобретенная поваром Джорджем Крамом, который, желая наказать одного капризного магната, специально нарезал клубни тонко-тонко и бухнул в них соли. Кстати, Джо уже тогда обожал картошку фри больше всего на свете. Больше даже, наверно, чем свою Лягушку. После того случая тележка стала для Джо чем-то вроде маршрутки. Обычно он предпочитал рейс в 11:45. Если опаздывал (к примеру, из-за рисунка, который нужно было закончить), – то отправлялся следующим, в 12:00.

Примерно через год, вскоре после фокуса с тележкой, Джо начал лучше разговаривать. Произносить осмысленные слова, постепенно избавляясь от своего «будугага». Я был убежден: это не просто совпадение; несомненно, те полчаса перед обедом, которые раньше он проводил в коридоре, преодолевая дистанцию до столовой, да-да, те самые полчаса играли решающую роль; наверняка в его группе происходило в это время что-то загадочное, благодаря чему дети обретали умение говорить по-человечески.

А вот убедить его участвовать в концертах для родственников не удавалось. Важной частью воспитательной программы были всевозможные представления, но на Джо они наводили смертельный ужас. Его пугало и само действо, и, в особенности, публика – эта многоголосая возбужденная толпа родителей, бабушек-дедушек и братьев-сестер, вооруженных видеокамерами и смартфонами. Он ни за что не соглашался петь хором, а если и выходил на сцену, то чуть позже непременно удирал, толкая других артистов и доводя до слез девчонок. К досаде родителей, бабушек-дедушек и братьев-сестер, выступление, которое так долго готовили всей группой, срывалось.

Лишь однажды воспитательница уговорила его просто посидеть на сцене, ничего не изображая. Как мы поняли, условия сделки подразумевали, что Джо сядет позади товарищей и будет молчать, а взамен обязуется не убегать. Деловой хватки ему всегда было не занимать – он еще и в школу не пошел, а торговался не хуже брокера с Уолл-стрит.

В тот раз, я помню, перед концертом нас отозвали в сторонку поговорить. Все наше семейство, то есть папу, маму, Кьяру, Аличе и автора этих строк. Выглядело это как собрание тайного общества, что-то среднее между баскетбольным тайм-аутом и ритуалом, участники которого встают в кружок, берутся за руки, а потом дружно выбрасывают их вверх, выкрикивая слоганы и распевая гимны.

– Понимаете, – сказали нам, – мы уговаривали его целую вечность, и теперь, – могу поклясться, у говоривших на глазах выступили слезы, – мы вас очень просим: сядьте где-нибудь в середине зала, чтобы он вас не заметил, и, пожалуйста, ни в коем случае не окликайте его! Потому что, вы же знаете, если он вас увидит, то сразу рванется в зал, и мы уже не сможем убедить его вернуться на сцену. Хорошо?

Мы торжественно и почтительно кивнули.

– Будем тише воды ниже травы, – сказал папа.

Мы сделали, как обещали, то есть пробрались в середину среднего ряда и смешались с другими зрителями. Все, кроме папы. Живот у него был такой, словно он на шестом месяце; если бы он полез в самую середку, ему пришлось бы подымать на ноги весь ряд, и Джо его заметил бы. Поэтому он сказал нам, что пристроится где-нибудь сзади или сбоку. И удалился. Он был в шортах и оранжевой толстовке. Я прекрасно знал, что через две минуты он уже будет играть в прятки со старшими братьями других детей, которым спектакль был до лампочки. Он и сам в душе оставался мальчишкой, и многие спектакли, навязываемые обществом, будили в нем чувство протеста. Но это уже совсем другая история.

Вскоре дети вышли из боковой двери и выстроились на сцене. Джо, не подозревая о плетущихся за его спиной интригах, уселся позади всех, согласно уговору.

Концерт начался. Мы, затаив дыхание, неотрывно глядели на Джо. Тот, погрузившись в таинственные размышления, рассеянно блуждал взглядом по сторонам. Все шло как нельзя лучше, звучала одна песенка за другой, без единой запинки. Дети добрались уже до пятой или шестой, и тут во время очередного припева Джо вдруг ни с того ни с сего – словно уловил идущее из зала подозрительное излучение – поднял глаза и, хоть и был без рентгеновских очков, насквозь прошил взглядом публику – родителей, бабушек-дедушек и братьев-сестер. И увидел меня. Я, считая, что отлично замаскировался, потерял бдительность и был застигнут врасплох; он вперился в меня своими марсианскими глазами, и я… проклятье, я не устоял: поднял руку и показал большой палец. И все. Один несчастный палец. Я не собирался обмениваться с ним знаками, просто хотел его приободрить, показать, что все о’кей, продолжай в том же духе и будешь молодец…

Как бы не так.

Я еще и руку опустить не успел, а он уже рванулся с места и взял курс на нас. Когда он снес первый ряд поглощенных исполнением товарищей – они стояли, покачиваясь, как все дети во время пения: ручки за спиной, взгляд наивно-воодушевленный, – в общем, когда я увидел его фееричный старт, то мгновенно понял, что натворил.

Джо, который на тот момент уже распрощался с ползаньем и ковылянием на четвереньках, пер сквозь толпу напролом в стиле ходьбы-бега-прыжка, все это одновременно. Люди вставали, расступались, отодвигали стулья; и вот наш Моисей, совершив исход и освободившись от концертного рабства, бросился к нам обниматься. Растроганные и смущенные, мы жались друг к другу и обнимали его в ответ. На сцене запели что-то торжественное.

Краем глаза я заметил, что все смотрят на нас. Некоторые зрители даже прекратили снимать на видео детей и развернули объективы в нашу сторону. Пожилая синьора всплеснула руками и, прослезившись, достала платочек. Меня душил стыд; я мечтал провалиться сквозь землю, желательно навсегда. Тут наконец папа, оторвавшись от увлекательной игры в прятки в глубине зала, осознал происходящее и в свою очередь ринулся в толпу, вызвав еще более масштабные разрушения, чем сын (если это вообще возможно). Достигнув цели, он обрушился на нас, точно сошедшая с гор лавина. Но мне стало легче: нужно было следить, как бы не задохнуться под его натиском, и позволить себе задыхаться от стыда я уже не мог.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация