Но даже в Шотландии существуют места, где нельзя проехать на машине. Когда они двинулись вперед пешком, им показалось, будто дальше тянется бесконечная равнина, но не прошло и десяти минут, как эта иллюзия рассеялась. Постепенный подъем в гору вдруг закончился крутым обрывом, и они остановились в двух шагах от широкой впадины, в глубине которой неожиданно открылся лилипутский мир – с крошечными машинами, узкими ленточками дорог, карликовыми церквушками и миниатюрными фермами.
Путешественникам пришлось вытянуть шеи, чтобы заглянуть через край и увидеть чуть ниже ровную площадку примерно пять футов шириной, а перед ней – темный вход в пещеру. Спуск казался не таким уж трудным, но голова невольно кружилась при мысли, что может произойти, если сделать один неверный шаг.
– Я пойду первым, – предложил доктор Парвис. – Так мне будет удобнее указывать вам путь, да и руку протяну в случае чего. Ничего не делайте, пока я вам не скажу.
По тому, как ловко доктор начал спускаться вниз, было видно, что он опытный скалолаз. Уже через две минуты Парвис стоял перед пещерой, нахмурив брови и удивленно глядя в ее проем.
– Кажется, вы попали в точку! – крикнул он снизу. – По крайней мере, здесь точно кто-то был. Спускайтесь по моим следам и держитесь не за камни, а за стебли дрока, камни скользкие, а ветки вас удержат.
Бридон вызвался идти вперед и взял с Анджелы обещание, что она не ступит на тропу, пока не убедится, что он благополучно добрался вниз. Несколько минут она следила, как муж спускается к площадке, где возвышалась темная фигура доктора. Сама она проделала спуск легко и быстро, думая не столько об опасности, сколько об ожидавших их открытиях.
– Вот видите! – Доктор Парвис указал на пару белых спичек, лежавших на песке площадки, чистых и свежих, словно их уронили только вчера. – Кстати, нам самим понадобятся спички, – добавил он. – Жаль, я не захватил фонарик, он бы пригодился.
Доктор чиркнул спичкой и поднес ее к проему, прикрыв рукой от ветра.
– Смотрите! – воскликнул он. – Нам даже не нужно заходить внутрь. Что вы скажете об этом?
На ровной поверхности скалы в том месте, где ее поверхность была отполирована каплями струившегося сверху родника, виднелась вырезанная кем-то надпись. Разумеется, надписей вообще было много: летом на Чертовой впадине частенько устраивались пикники, и посетители любили оставлять тут свои автографы. На одном куске стены красовались два переплетенных сердечка, на другом – «Дж. Элфинстон из Глазго». Но эта надпись сразу бросалась в глаза, потому что была свежей, кроме того, она выделялась своей длиной – писавший даже очистил от мха кусок скалы, чтобы хватило места. Они прочитали:
«К.Р. XIII.II (дальше следовал текущий год). ЗДЕСЬ ОН ОБРЕЛ ПОКОЙ». Было похоже, что в конце оставили свободное пространство, чтобы закончить цитату. Все слова состояли из заглавных букв, а цифры были римскими, кроме года, написанного в арабском стиле. Самое интересное – по крайней мере, для тех, кто сейчас рассматривал скалу, – заключалось в том что в числе «XIII» последняя «I» была перечеркнута бледной, но хорошо видимой чертой.
– Ух ты, – прошептала Анджела.
Ее муж наклонился ближе, внимательно разглядывая надпись и царапину на скале. Несомненно, это была не просто трещина или какой-то изъян камня, существовавший здесь всегда. Бридон мог даже различить – или ему просто мерещилось? – что поперечная черта на «I» появилась позднее, чем сама цифра: кажется, она слегка поцарапала ее края.
– Доктор, – произнес он, – взгляните на это. Как по-вашему, черта, перечеркивающая цифру «I», сделана той же рукой, что и сама цифра?
Доктор Парвис, сохранявший невозмутимость, ответил с присущей ему рассудительностью.
– Про руку не скажу, а вот проведена она другим инструментом. Видите, здесь линия гораздо толще? Судя по всему, сама надпись была сделана острым краем камня: вокруг полно подходящих обломков.
– А почему не ножом?
– Нож режет гораздо тоньше, конечно, если им не выдалбливать дерево. Нет, скорее можно предположить тупой металл, например, браслет от ручных часов или нечто подобное. Но камень – самый правдоподобный вариант. Правда, если писавший обнаружил, что ошибся с датой и захотел исправить число тринадцать, старого инструмента уже могло не оказаться под рукой или ему не хотелось использовать тот же самый. Он взял другой, с более широким и мягким наконечником. А может, его рука просто ослабела, и он не сумел вывести черту так же четко, как цифру.
– Вы думаете, это сделал один и тот же человек?
– Простите, мистер Бридон, но детектив здесь вы, а не я. Я лишь врач, привыкший иметь дело с плотью и кровью, а не с наскальными рисунками вроде этих. Могу только заметить, что зимой тут пустынно, и люди отнюдь не спешат выстраиваться в очередь, чтобы полюбоваться Чертовой впадиной при плохой погоде. Давайте посчитаем: сегодня четверг, значит, надпись вырезали всего десять дней назад. Или одиннадцать, если считать, что число тринадцать написали по ошибке.
– Мы так и не войдем в пещеру? – поинтересовалась Анджела тоном обиженной девочки, которой отказали в лакомстве.
Доктор вежливо отступил в сторону:
– Только после вас, миссис Бридон. Если не вы, мы бы так и спорили до вечера.
Но Анджела не рвалась вперед.
– Можете считать меня трусихой, но я бы предпочла, чтобы ты пошел первым, мой милый Майлз. Честно говоря, это выглядит жутковато.
Действительно, любая пещера представляется нам чем-то заманчивым и в то же время устрашающим. Антропологи, вероятно, не преминут заметить, что в этих чувствах сказывается память наших предков, сформировавшаяся в те древние времена, когда вопрос о том, кто обитает в подобном месте, являлся вопросом жизни или смерти. Пещеры циклопов, Какоса и Али-Бабы, пещеры разбойников, пиратов и контрабандистов, пещеры, где скрывались ковенантеры или якобиты, спасавшиеся от своих преследователей, – все эти старые истории довлеют над нашим прошлым и несут в себе угрозу. А пещера, где еще совсем недавно обитал какой-то человек, наполняет нас особым чувством. Даже если мы твердо знаем, что он уже умер и поэтому не может находиться внутри, это не слишком успокаивает наши нервы… тем более, если его тело имеет странную привычку исчезать и появляться в самых неожиданных местах.
Майлз, впрочем, был далек от подобных предрассудков. Наклонив голову, чтобы не стукнуться о низкий свод, он шагнул вперед, чиркнул спичкой и огляделся по сторонам. Первое, что привлекло его внимание, – огарок свечи, стоявший на каменной полке на высоте его поднятой руки. Он поднес к нему спичку, и над воском, издав легкий треск, замигал язычок пламени. Рядом со свечой обнаружилась другая, более длинная и лежавшая на боку. Тут же валялась почти полная коробка спичек, выпущенная в Шотландии и имевшая патриотичную этикетку (хотя производителя давно уже купила английская компания). Сама полка была скорее выступом в скале, не особенно ровным, но достаточно широким и выполнявшим функции шкафчика или буфета. Бридон обнаружил на ней консервы с копченым языком: банка была открыта, и ее содержимое выглядело вполне аппетитно, что не должно никого удивлять, если вспомнить, что в полной темноте и на холодном воздухе пища хранится долго. Рядом стояла жестяная коробка с печеньем, абсолютно пустая, чуть дальше валялась бумажная обертка от шоколадного батончика. Больше еды не было, зато имелись туалетные принадлежности: зубная щетка, которую детектив предполагал найти на трупе, и баночка с зубным порошком, почти использованная. Бридон хорошо знал эту марку порошка, не без волнения он вспомнил, что такая же стояла на туалетном столике Колина Ривера. В углу пещеры лежал сухой хворост, хотя поблизости он не заметил ни чайника, ни какой-либо посуды для приготовления пищи. Не имелось здесь также ни одежды, ни книг, ни каких-либо удобств: обитатель пещеры ограничил себя самым необходимым.
