11. Х – место, о котором идет речь в 6-й главе
Z – место, о котором идет речь в 15-й главе
12. Подъездная аллея
13. Вниз по течению
14. Х
15. Z
Фотография карты, выполненная Хендерсоном
Глава 1. Погост Глендауни
– Ну вот и остров.
Казалось, прошла вечность, с тех пор как они свернули с главной дороги.
Все главные дороги, в какой бы части света ни находились, на одно лицо и создают по меньшей мере иллюзию скорости. Глаз выхватывает холмы, реки, селения, дорожные указатели, заправочные станции, занюханные гостиницы – все раскидано на мили вокруг. Ландшафт отпечатывается исключительно в подсознании, а сосредоточены вы на белой ленте дороги и межевых столбах, щелкающих, как костяшки на счетах. Но будьте бдительны, эти мелкие ориентиры чреваты неприятностями, особенно на Шотландском высокогорье, которое при всей своей пустынности не в силах убаюкать вас опиатом монотонности. То вы, подобно курице на насесте, оказываетесь у края крутого обрыва над озером, то, будто в холодную землю, опускаетесь в лиственный мрак, то ныряете под непредвиденные железнодорожные мосты; можно также напороться на отару овец, а то и школьников, из которой, однако, не менее трудно выпутаться и которую в этой уединенной сельской местности еще труднее объяснить. На каждую милю приходится по церкви, на каждые три – по школе, и нет такого имения, что пропустит вас дальше, не представив взору хотя бы три невзрачных строения, возле каждого из которых аккуратная надпись настоятельно рекомендует учитывать привычку хозяина внезапно покидать пределы своих владений. Все дома по обе стороны неизменно обнесены низкой каменной стеной, отчего кажутся то достигшей поздней зрелости нивой, то овцой на крутом вересковом склоне, то застывшим устьем реки, то пихтовыми рощицами, столь беззащитными перед выбравшимися на пикник вандалами.
Последние десять миль оставили ощущение доброй половины всей дороги.
Наконец стало ясно, что низина заканчивается. Природа Высокогорья не расходует свои силы на буйство сродни нашей английской живой изгороди, та не сочетается с традициями более бережливого народа, и природа словно понимает это. Однако вдоль обочины мелькали колокольчики и скабиозы, в полях, виднелись желтые соцветия якобеи, а в лесу возле поваленных деревьев пестрели фонтанчики наперстянки. Но вот и они поредели; в канавы наползли вереск и восковница, ежевичные заросли сменились дроком и ракитником. Они кустились на холме у метки, выше которой не поднималась вода славной речки, снабжающей округу живительной влагой. Лишь редкие фермы с дерзкими пятачками опрометчиво возделанной земли вторгались в природное бесплодие. Леса становились гуще, их мрак – глубже – ведь лес здесь растят не для удовольствия, не для охоты, а как ходкий товар. Через бесчисленные ручьи были переброшены неожиданные мостики с шаткими перилами; справа у дороги журчали источники. По мере того как путники поднимались наверх, воздух, не знавший застойного летнего зноя, становился все свежее.
Вопрос, зачем в этом забытом уголке цивилизации пресвитерианская церковь, ставил разум южан в тупик. Сколько хватало глаз, виднелось четыре-пять разбросанных ферм; если исходить из среднего, обитатели по меньшей мере двух из них по неясным причинам никак не должны были разделять проповедуемую ею специфическую доктрину. И тем не менее вот она, церковь – запертые для посетителей двери из гладкой сосны, застекленные, с готическим уклоном окна, а позади – аккуратный домик пастора и кладбище, по-видимому, старше самой дороги; иначе зачем бы дорога пролегала от церкви к погосту? Погост Глендауни вдали от дороги (именно так называлась забытая Богом деревенька) имел, пожалуй, самое выгодное природное расположение среди всех христианских мест погребения. Он резко обрывался у вершины крутой скалы, нависшей над рекой Дауни, протекавшей на полторы сотни футов ниже. Дорога по касательной проходила мимо крутой излучины реки, так что у путника не было возможности приготовиться к открывавшемуся виду. На повороте, как раз там, где над рекой нависло могильное пристанище, вода вдруг устремлялась вниз. Перепад высоты невелик, однако пороги эти были известны как обитель красоты, созданной приютившими их обглоданными водой скалами. Стоя над обрывом, любуясь рекой, обнажающей земные расселины, прислушиваясь к неумолчному шуму стремнины, вы чувствовали, что могилы позади прекрасно вписываются в общую картину, а древние слова о мертвых, восхищенных на облаках, уже не казались просто туманным образом.
Примерно через четверть мили река разделялась на два рукава, между которыми разместился лесистый остров, на западе почти примыкающий к скалам. Его вознесшуюся почти на двести футов вершину, как и дальнюю часть, отсюда видно не было; обрыв слева был крут, справа – почти головокружителен; в ширину же остров достигал всего нескольких сотен ярдов. Как он тут появился – вопрос к геологам. Основным руслом реки, несомненно, являлось левое, слегка искривленное; правый рукав был почти прям, как будто русло реки – даже не русло, а пропасть, – отгородил огромный оползень или как будто река, раздраженная обходным маневром, нашла природную лазейку, прорубив канал в подходящей для себя скале. Рисунок на воде свидетельствовал, что слева и справа от мыса тянулись отмели, река здесь бурлила над каменной преградой, поднимая тяжелые рыбацкие лодки. С погоста остров казался необитаемым – не было видно ни одного дома, ни одного моста через дальний рукав реки. Остров расположился в чаше, образованной поднимавшимися по обе стороны отвесными скалами высотой в сто футов, а то и больше, и одним концом касавшейся реки, а другим – вересковой пустоши и холмов.
– Ну вот и остров.
Произнесший эти слова молодой человек, лет тридцати, здоровой комплекции, был красив, хоть и несколько женоподобен. Его силуэт на самой вершине холма казался памятником мастерству английских портных, изумительно точно одевших его для увеселительной поездки в Шотландию. Спутнику, который был куда ближе к среднему возрасту, досталось лицо упорное, черты неподатливые, глаза очень узкие, отлично приспособленные для того, чтобы на все смотреть с подозрением. Костюм отличал его от остальных людей лишь тем, что почти каждая деталь его была чуточку с перебором. Брюки-гольфы чуть мешковаты, куртка слишком явно из домотканого полотна, твид капельку грубоват. Путники остановились на краю плато, возле памятника из чудовищного розового гранита, сообщавшего о недавно усопшем Энгесе Макалистере, скончавшемся в возрасте пятидесяти одного года и глубоко почитаемом всеми, кто его знал. (Шотландцы притязают на то, что их по смерти будут почитать, как англичане тешат себя иллюзиями, что будут любимы.)
– Симпатичный островок, – сказал старший. – А я повидал немало. Но вы говорили, к нему ведет мост. И где он?
– За развилкой, слева. Отсюда не видно. Раньше это была шаткая деревянная уродина, теперь – крепкая бетонная постройка, течением больше не сносит. Дом примерно в четверти пути до вершины, сразу за одной из тех крупных лиственниц, его тоже не видно. Да-а, местечко так и осталось необитаемым.
