– Странно, что мы столкнулись именно сейчас, – сказал пастор. – Знаете, я думал о вас всего минуту назад, когда переходил через дорогу и заметил вашу машину. Так вы верите в историю с сокровищами принца Чарли
[8], мистер Летеби?
Однако досточтимый джентльмен, прекрасно зная, что в беседе важна инициатива, не предоставил паузы для ответа. Он имел нечто вроде образования и, несомненно, писал историю края. Преимущественно пастор был специалистом по 1745 году
[9] и не собирался за понюшку табаку отказываться от слушателей, которые, надо полагать, в Глендауни были довольно-таки большой редкостью.
– Видите ли, – продолжил он, – в том, что принц Чарли действительно здесь проходил, не может быть ни тени сомнения. Ни тени сомнения. Но вопрос в том, оставил ли он тут что. Вот в чем вопрос-то. Вы, конечно, можете сказать мне, что, вполне вероятно, ему из Франции посылали деньги и, возможно, драгоценности. Но ведь я этого и не отрицаю. А вы мне скажете, что он очень торопился убраться отсюда подобру-поздорову и у него было совсем немного времени, чтобы как следует упаковать багаж, – это в самом деле так. Но тут мне придется вам возразить. Во-первых, необходимо учитывать, что красные мундиры
[10] так ничего и не нашли. А уж они, будь хоть малейшая возможность, не оставили бы сокровища на произвол судьбы, доложу я вам. А еще семейство Стратспил, владевшее Замком Грёз все те годы. Да вы же им родня, мистер Летеби, и я не скажу о них ни одного дурного слова, но… – Тут пастор доверительно взял молодого человека за отворот куртки. – Стратспилы понимали ценность денег ничуть не хуже всех остальных и не оставили бы клад на острове Эрран, если бы его можно было раскопать. Так вот, ради бога, отдыхайте на острове, но я не очень верю, что ваша находка окупит расходы. Хотя, возможно, все к лучшему, ведь вы не навлечете на себя проклятие.
– Проклятие? – переспросил Летеби.
– Боже правый, так вам ничего об этом не известно? Да, в этих краях бытует предание, что здесь в самом деле зарыты сокровища, но того, кто их найдет, постигнет несчастье, и он трижды пожалеет, что связался с ними. Да, мистер Летеби, великие богатства могут стать проклятием для любого из нас, но вижу, вижу, вы нервничаете, вам пора ехать. Не стану задерживать вас своей болтовней.
– Может, вас куда-нибудь подбросить? – предложил Летеби, усаживаясь в машину. – Мы направляемся в Замок Грёз.
– Благодарю вас, я пройдусь. Если чуть опоздаете к чаю, просто скажите сэру Чарлзу, что заговорились с пастором из Глендауни. Он-то знает, что это такое. Всего доброго, сэр, всего доброго вам обоим.
Путешественники отъехали, помахав рукой, но стремительность, с какой Хендерсон набрал скорость, можно было приравнять к смачному ругательству.
Мне бы хотелось официально представить читателю двух главных персонажей, тем более что об одном из них, Верноне Летеби, промолчать просто невозможно. С таким же успехом вы можете попытаться укутать завесой молчания отборочные соревнования по крикету или памятник принцу Альберту. Всем, кто читает дешевые газеты – а большинство их читает, – было знакомо имя Летеби. Если спросить, почему оно, собственно, им известно, людям, возможно, будет непросто указать веские причины. Летеби не был спортсменом, вообще никогда не занимался спортом, не перелетал через Атлантику, не участвовал в Бруклендских скачках. Он не заседал в парламенте, не издал ни одной книги, не писал маслом, пусть даже плохо. Он играл в гольф (у него даже имелся какой-то там гандикап), сносно танцевал и поигрывал в бридж; политические убеждения позволяли причислить его к самым обыкновенным коммунистам, из тех, что модны в Челси. Он ни разу не спас никого из воды, не выиграл на ирландском тотализаторе, не видел привидений, вообще не совершил никаких подвигов, которые на законном основании выделили бы его из собратьев. Множество современников имели экстерьер получше, однако жизнь вели похуже. Едва ли «Таймс» посвятила бы ему и полколонки некролога.
И при всем том он был в новостях. Странное кривое зеркало, дешевая пресса, ради нашего увеселения извращающая мир, обнаружила, что он обладает, или может обладать, публичной ценностью. С сожалением должен признать, это некоторым образом было связано с тем обстоятельством, что он являлся сыном некоего пэра, хотя и младшим. Мы уже давно перестали быть аристократической нацией и угомонились, установив режим всеми признаваемой плутократии. Если отпрыск благородной фамилии изберет одну из тех почтенных профессий, что были открыты для его предков, мы не обратим на него ни малейшего внимания. В палате общин ему сильно повезет, если он пробьется на должность младшего секретаря; в армии он низведен до статуса славного парня, которому, разумеется, и в голову не придет делать тут карьеру; в церкви его игнорируют, поскольку никто уже не помнит, в каком он сане – преподобия или высокопреподобия. Что до досуга, история повторяется: он обязан охотиться, стрелять, посещать скачки – это мы считаем чем-то само собой разумеющимся; однако выделись он где-либо здесь, престижа ему не прибавится. Но коли уж вы угодили в новости, самую заурядную кучу-малу новостей, ваш титул усилит блеск зрелища. «Ограблена графиня» – заголовок посильнее, чем «Украдены бриллианты на 5000 фунтов». Если вам доведется задеть чей-то чепчик, вы угодите в заметку «Пэр попал в аварию». «Сын графа на скамье подсудимых» и «Титулованный лифтер» освежат ощущения у самых пресыщенных читателей; и даже «Приговор баронету» еще не вполне утратил свою привлекательность, хоть и потерял обаяние уникальности. Появиться на свет сыном герцога само по себе еще ничего не значит; куда лучше уродиться четвероногим. Но, будучи сыном герцога, вы тут же попадете в поле зрения публики, если угодите в какую-нибудь неприятность или проявите неслыханную эксцентричность.
Что же такого сделал Вернон Летеби, что публика удостоила его не почтением, нет, однако своего рода добродушным презрением? Он жил среди людей богаче его, больше развлекался сам, нежели развлекал других, общался с людьми умнее его, заимствуя у них эпиграммы и обирая на анекдотах. Его портреты появлялись в иллюстрированных изданиях: он смахивал то на белого медведя в Санкт-Морице, то на ощипанную курицу в Антибах, то танцевал в паре с «бедствующей монархиней», то обедал в пользу «жертв землетрясения»; впрочем, иногда он даже ходил на приемы ради удовольствия. Правда, иллюстрированные издания – еще не в полном смысле публичность, они лишь шаг к ней. Летеби, конечно, танцевал и обедал, но что же такого сделал?
Если разобраться, вина лежит на светских хроникерах. Вернон Летеби, как уже убедился читатель, не принадлежал к той породе людей, которые совершают нечто безумно сенсационное. Тем не менее он всегда был готов совершить что-нибудь слегка сенсационное, пусть речь шла всего-навсего об одолжении приятелю-газетчику, рыскавшему в поисках материала. Он мог держать дома детеныша леопарда, или в сером цилиндре пройти на веслах озеро Серпентайн, или распустить слух о своей помолвке с известной киноактрисой, или пригласить на коктейль пару десятков бродячих актеров – подобные штуки, которые заставят говорить о вас всю Флит-стрит, он умел устраивать в Лондоне лучше всех. Иногда он расширял сферу деятельности, и ему почти удавалось быть забавным. Он мог, к примеру, на спор прискакать в клуб на верблюде, или от имени хозяйки известного салона разослать приглашения на прием первого апреля двумстам самым ужасным членам лондонского общества, или проехать сотню миль по оживленному шоссе в инвалидном кресле, устраивая заторы или пропуская автомобили – по настроению.
