– Честно, я хочу знать, какое впечатление производят на тебя эти подробности и что ты из них заключаешь. Если я не говорю тебе той крупицы, которая мне известна, так это в самом деле крупица. Даю тебе честное слово, я по-прежнему блуждаю в безнадежных потемках и у меня нет ответов на вопросы, которые я сейчас тебе задал. Из того, что мне известно, не выводится никакого ответа. Я, конечно, могу догадываться. Но ты ведь тоже можешь. А людские догадки куда полезнее, когда их высказывают независимо друг от друга.
– Это я все прекрасно знаю. Ладно, если буквы действительно такие большие, как ты говоришь, вряд ли стоит считать наклейку уловкой, подброшенной сознательно, чтобы сбить нас с толку. Ведь тогда человек постарался бы сделать ее как можно обычнее на вид, правда? Никакого смысла в гипертрофированности нет. Поэтому я за то, что за наклейкой ничего не кроется. Просто Хендерсон по какой-то причине перерешил и выбросил ее. Единственное предположение, почему он сделал такую крупную надпись, – чтобы пассажиры его вагона легко могли ее прочесть. Лично я всегда читаю наклейки. Давным-давно, до нашего с тобой знакомства, моим попутчиком как-то оказался человек по фамилии Венчан. «Вот это имя», – подумала я и чуть было не попыталась устроить так, чтобы он сделал мне предложение. Но это так, в скобках. Хендерсон, полагаю, исходил из следующего: если в вагоне, в котором он будет улепетывать с сокровищами – или делать вид, что улепетывает, – окажется несколько таких любителей читать багажные наклейки, то когда полиция по радио попросит поделиться информацией о человеке по имени Дж. Хендерсон в поездах железной дороги Высокогорья, от свидетелей не будет отбоя. А сам он тем временем спокойно сойдет на Кингс-Кросс и вернется обратно. Или подастся еще куда-нибудь. Ну что, полезно?
– Да, мысль стоит принять в расчет – за исключением случайностей. Я бы предположил, что он собирался прицепить наклейку не на свой багаж, который, насколько могу судить, представлял бы собой довольно маленький и невзрачный вещмешок, а на какое-нибудь вместилище более зловещего вида, такое большое и тяжелое, что любители читать чужие наклейки потом показали бы на другого человека. Ну конечно, только там и мог быть клад! Это, разумеется, пальцем в небо, но если окажется правдой, то Хендерсон почти наверняка не собирался прикарманивать клад. Вероятно, они хотели где-нибудь его припрятать, как я тебе уже и говорил.
– Да-а, надеюсь мы не слишком увлекаемся. А что насчет железнодорожной карты? Она как-то вписывается в твою гадательную схему?
– А в твою?
– Черт бы тебя драл, я-то думала, что на сей раз тебя опередила. Верно, наклейка наводит на мысль, что он собирался сесть на поезд в Авиморе. Потому что довольно глупо садиться в Инвернессе, не так ли? Наклейка явно новая, а значит, ее собирались в скором времени использовать. Авимор как раз один из городков, помеченных на карте, правда ведь? Короче, я думаю, вполне возможно, что они с Летеби собирались сыграть в эту игру, ну ты знаешь – один выходит, другой заходит… Нет, Майлз, это не так глупо, как кажется, ведь тут проходит одна из очень немногих железнодорожных веток на свете, где можно без проблем мчаться за поездом на автомобиле. Помнишь, когда мы добирались сюда, то все время ехали параллельно поезду? Значит, Хендерсон мог доехать до Авимора да машине, Летеби на поезде, а потом они поменялись местами: Летеби поехал дальше на машине, а Хендерсон сел на поезд. Впрочем, понятия не имею. Мне надо подумать. Но звучит любопытно, правда?
– Я и не считаю, что это такой уж маразм, как кажется на первый взгляд. Все-таки мы имеем дело с Летеби и вроде бы условились – у этого человека извращенное чувство юмора. Могу допустить, что он придумал какую-нибудь бредовую схему вроде той, которую ты набросала. Двойной, как бы он сказал, блеф – довольно надежный способ в подобных ситуациях, а результаты дает просто фантастические. Ей-богу, если бы все прошло гладко и мы мусолили бы только планы Летеби, они, по-видимому, оказались бы до такой степени отчаянно гениальными, что их разгадал бы даже ребенок. Но совершенно ясно: кто-то вставляет палки в колеса. То ли Хендерсон, то ли кто-то третий, то ли вмешалось само Провидение. Милая миссис Бридон, попытайтесь еще потянуть за ниточку вашей сообразительности, скажите мне, что там случилось.
– Кто же теперь может точно это сказать? Почему Хендерсон не мог вставить палку, или веник, или еще какой-нибудь неизвестный предмет в колеса Летеби, а уж потом Провидение тоже решило вмешаться? Я хочу сказать, вероятно, Провидению значительно способствовало то обстоятельство, что Хендерсон, по всей видимости, крепко нализался еще до полуночи, а чтобы зажечь такую керосиновую лампу, как те, которыми мы пользуемся в этих отсталых краях, нужны асбестовые перчатки, иначе спалишь дом.
– Понятно. Ты, разумеется, в курсе, что пытаешься доказать, будто Хендерсон был пьян до невероятия. В доме имелся по меньшей мере один электрический фонарик, а также, пес знает почему, допотопный фонарь со свечой. Ну зачем, скажи мне на милость, ему понадобилось брать в гараж эту лампу и тем самым выдавать всем, кто, как мы, мог наблюдать за островом хотя бы с дороги, что в доме что-то неладно? Хорошо, проехали. Однако ты до сих пор не решила вопрос, который все время встает у нас на пути, – ключ. Хендерсон опоил Летеби, а потому вроде бы не имел никакой нужды запираться в гараже. Если бы ключ был у него, тот уцелел бы при пожаре и его нашли бы в завалах. Значит, по твоей логике, там слонялся кто-то третий в ожидании, когда можно будет прикарманить ключ, после того как гараж и уединившегося в нем Хендерсона осветит уютное зарево. Кто-то, кто не носит имя Летеби, если, конечно, последний не прикидывался одурманенным. Видишь, твою версию хорошо бы закруглить.
– Проклятие, как-то не складывается. Майлз, мне просто не хочется верить, что кто-то может дойти до такой степени мерзости, чтобы запереть дверь снаружи и сжечь человека заживо внутри. Ты ведь об этом?
– Сам толком не знаю. Если ты ночью будешь из-за этого ворочаться с боку на бок, утешайся мыслью, что у меня имеется другое объяснение того, как дверь оказалась заперта. Только оно означает, что все еще сложнее, чем кажется на первый взгляд. Запереть дверь мог, во-первых, Летеби, что маловероятно, поскольку, когда я его нашел, налицо были все признаки полной невменяемости; во-вторых, Хендерсон, а в этом случае мы обязаны переменить свое мнение о том, чей труп нашли в гараже; или же кто-то третий, но с третьим, который хоть как-то вписывался бы в общую картину, у нас не очень получается. Однако тот, кто запер дверь, не обязательно убийца. Человек в гараже мог быть уже мертв, когда начался пожар; или дверь могли запереть, чтобы все выглядело, как убийство, хотя это было не убийство, во всяком случае, не похоже на убийство. Или, что вполне правдоподобно, тот, кто запер дверь, не знал, что в гараже кто-то есть, хотя в этом случае придется найти объяснение, почему дверь понадобилось запирать именно в этот момент.
– Майлз, не хочу изображать из себя упрямую ослицу, но ведь остается вероятность – правда, ведь возможно же, – что это просто-напросто несчастный случай? Ну, например, представь: Хендерсон подсыпает Летеби что-то в кофе, что-то, оказывающее медленное действие, и Летеби вовсе не в такой отключке, как полагает Хендерсон. Хендерсон берет лампу и идет в гараж; Летеби подозревает, что там творится бог знает что, и хочет вывести Хендерсона из игры, не поднимая шума. Он крадется к гаражу и поворачивает ключ в замке, намереваясь просто продержать там подельника до утра. Потом начинается пожар, бедняга Хендерсон что есть мочи колотит в дверь, но пойло наконец подействовало, и Летеби уже вырубился. Именно поэтому, когда ты растолкал его, он ходил и кричал: «Хендерсон!» – как будто действительно не знал, что с тем случилось.
