– Еще какие-то подробности?
– Только то, что он, вероятно, спешил. В любом случае достаточно для демонстрации того, что не следует пренебрегать подтяжками для носков. Знаешь, если ты считаешь себя такой умной, можешь прочесать подлесок, вдруг найдешь что-нибудь более впечатляющее. А я тем временем займу свои титанические мозги этими подтяжками. Что же они, черт подери, затеяли? Что прятали тут в кромешной тьме, за много дней до того, как вообще по праву могли попасть на остров? Это, без дураков, не дает мне покоя.
Десять минут спустя Майлз Бридон слегка вздрогнул и, открыв глаза, увидел перед собой жену.
– Надеюсь, ты как раз ломал голову над тем, с какой ноги эта штука, с левой или с правой, – сказала она. – Потому что…
– Потому что ты ничего не нашла? Ладно, не переживай, с этим тоже можно работать.
– О, но кое-что я как раз нашла. Конечно, скорее всего, ты ее сам туда и подбросил, поскольку основное свое время тратишь на то, что расшвыриваешь по округе экспонаты восемнадцатого века. И тем не менее, если поднимешься и потычешь во-он там в песок… Разве я не умница, что оставила все, как было?.. Посмотреть стоит.
До находки нужно было чуть пройти по берегу, в тень уже упоминавшейся березовой рощи. Из песка возле нависающего берега выглядывал краешек небольшой коробочки. Майлз осторожно вытащил ее носовым платком, на случай если его отпечатки пальцев окажутся лишними. Коробочка напоминала табакерку из далеко не благородного металла. На внутренней стороне крышки обнаружился раскрашенный портрет. По парику и ордену Подвязки вы невольно идентифицировали бы изображенного на нем человека как принца Карла Эдуарда. Больше в коробочке ничего не было. В ходе дальнейших раскопок более сувениров также обнаружено не было.
– Кое-что понятно, – пробормотал Бридон, когда они опять уселись в машину. – Я хочу сказать, понятно, почему она здесь, но не как сюда попала. Или предоставить больше прав разного рода случайностям? Хотя я почему-то терпеть не могу этого делать.
– Противоречит моим догадкам, да? – спросила Анджела. – Помнишь, я говорила, что они могли снять, так сказать, сливки, а потом уже рассказать о кладе сэру Чарлзу. Блестящая мысль, однако эта табакерка, конечно, не обладает такой ценностью, чтобы ее немедленно хотелось прикарманить. Скорее любопытный экспонат, который лучше оставить для официального предъявления. Такая симпатичная, настоящая. Хотя, может, и редкая.
– Видишь ли, не исключено, что как раз поэтому ее и оставили. Не великая ценность, но по ошибке с ними перемешалась. Табакерку собирались переложить в другую кучку, но почему-то этого не сделали. Такая небрежность меня тревожит. Вне зависимости от ценности табакерку не могли сознательно бросить в кустах, ведь это навело бы на дьявольски мутные подозрения. А если она просто выпала? Но тогда очень странно, что поклажа была так скверно упакована. Или она выпала из кармана? Тоже невероятная беспечность. И как узнать?
Хоть Бридоны и не были уверены, стоит ли по пути домой наведаться с визитом к мистеру Маклину, вопрос решился сам собой. Пастор стоял у ворот, как обычно, нетерпеливо поджидая слушателей. Восхищение, выказанное Анджелой при виде солдатского строя флоксов и табака на аккуратной грядке, оказалось вовсе не обязательным. Маклин, напрочь забыв о своем недовольстве скептичностью Майлза, был настроен на общение, тут же вызвавшись провести их по погосту и показать открывающуюся панораму. Вид приютившегося в брызгах стремнины острова без труда подвел разговор к пожару, трагедии и сокровищам. Пастор сам поднял тему.
– Мистер Летеби еще не уехал? – спросил он. – Я даже подумывал навестить его. Но мне сказали, против него не выдвинули обвинений.
– Не думаю, что он сейчас уедет, – ответил Бридон. – Тогда велика опасность, что обвинение таки выдвинут. Но он, знаете ли, бодр. Моя жена видела его сегодня утром.
– Да, мистер Летеби не производит впечатление человека, которого мучают угрызения совести, – кивнула Анджела. – Или проклятия. Мистер Маклин, прошу вас, расскажите поподробней об этом проклятии. Понимаете, мне так интересно. Мой муж настолько упрям, что не верит во всякие такие штуки, впрочем, у него никогда не было воображения. А ведь то и дело слышишь странные истории про дом, где нельзя жить и он годами пустует, про богатства, которые нельзя передать по прямой от отца старшему сыну. Вы правда полагаете, тут что-то есть? Я почти готова поверить, что это все ерунда, но очень трудно переступить через факты. Что вы об этом думаете?
– Господи, миссис Бридон, ради бога, не задавайте мне вопросы, ответы на которые доступны только богословам. Не стану утверждать, что я изучал эту дисциплину. А здесь, понимаете, скорее предсказание, нежели проклятие, как я и говорил уже мистеру Бридону. Жил тут давным-давно человек по имени Хэбингтон, он считался немножко пророком. Так вот он говорил, понимаете, что если кто-нибудь коснется клада принца Чарли, не будет мертвым покоя на погосте Глендауни. А с тех пор как начались разговоры о том, что приедут эти джентльмены копать сокровища, по долине пошли гулять темные истории, верьте моему слову. Странно только, что у людей начались видения не до, а после того, как раскопали клад.
– Какие видения, мистер Маклин? Умоляю, расскажите. Майлз ничего толком не сумел объяснить.
– Вот как? Но, насколько помню, я ему не так уж много и сказал. Видите ли, я долго живу на свете, миссис Бридон, и если чему научился, так это тому, что пока еще никому не повредило, ну или совсем чуть-чуть, – держать язык за зубами. Правда, если вам интересно почему, это другая история. Тут неподалеку живет один человек, его ферму отсюда не видно, но она всего в нескольких сотнях ярдов за островом, его зовут Пэттерсон. Он вовсе не дурак, этот Пэттерсон, довольно рассудительный для этих мест малый. Так вот, с ним случилась такая история. Как-то ночью он плохо спал, это было в июле, двадцать первого, он запомнил число, понимаете, потому что это день смерти Робби Бёрнса. Так вот, значит, как я уже сказал, он плохо спал и около двух часов пополуночи услышал, как у черного хода мяукает кошка, просится домой. Он вышел, впустил кошку – знаете, у него доброе сердце – и пару минут постоял на улице. Той ночью небо покрывали облака, а для нас здесь это имеет значение, могу вам доложить, потому что уже недели две как дождей почти совсем не было. По удачному совпадению, из-за облака всего на пару минут как раз выглянула луна и осветила реку – сами увидите, красота, да и только. Нет, не буду отрицать, в иную минуту, да еще ночью, можно легко ошибиться, в самом деле ты чего-то там видел или тебе привиделось. Но Пэттерсон упорно твердит, что видел, как к острову плыла лодка, не очень далеко от его жилища. И, понимаете, она шла не по течению, а строго поперек, как будто ею управляли. Но странность в том, что в лодке никого не было, точнее, не было гребца.
– Простите, – вставил Бридон, забыв, что передал бразды правления Анджеле. – Вы хотите сказать, что в лодке никого не было? Или пассажир был, только он, насколько мог разобрать Пэттерсон, не греб?
– Понимаете, мистер Бридон, и да и нет. Насколько разглядел Пэттерсон, тот, кто был в лодке, грести не мог. По очень простой причине. Он был в гробу.
