Книга Отец и мать, страница 148. Автор книги Александр Донских

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Отец и мать»

Cтраница 148

Любовь Фёдоровна и Екатерина отчего-то обмерли. А Коля неожиданно сказал:

– М-мама.

Ни вопросительно, ни восклицательно, ни утвердительно, а дыхом выпорхнуло слово. Может быть, так, как порой случается с «ой» или «ай» или другой частицей речи, когда человек, внезапно что-нибудь или вспомнив, или увидев, или поняв, обронит какой-нибудь нечаянный, невольный звук.

Екатерина растерялась. Бывает, перед человеком обнаруживается глубокий, длинный, заполненный водой ров, а может быть, ручей. И – необходимо перепрыгнуть, чтобы продолжить путь, а иначе – возвращайся назад или же ищи новую дорогу; но где – неведомо. Или же оказывается, что другую дорогу искать уже слишком поздно: неумолимо подступает ночь или грозит человеку какая-нибудь нешуточная опасность. Что же делать? Только единственное: надо, надо перепрыгивать, и будь что будет!

Возможно, именно таким путником Екатерина себя и почувствовала.

Но неожиданно какая-то сила словно бы подтолкнула её – оглянись назад! Показалось, не показалось, но возобладало ощущение, что кто-то находился рядом с ней сразу за спиной, даже дышал в затылок и – через её плечо смотрел на Колю. Оглянулась – никого. Лишь огороды, сады, а за ними – развалкий клин Переяславки, горящий домашними огнями вековечных вечерних хлопот и отдохновений людских. Ниже по угору – окутанная дымчатыми шалями сумерек красавица Ангара, а обочь по правобережью её верная и неизменная стража – холмы и скальники.

Что же делать? Прыгнуть? Но как же Мария, Маша, сестра её бедная, мать этого очаровательного мальчика, её сыночка, её кровиночки?

«Господи, помилуй мя, грешную!»

А может, ребёнок, это чистое, ангельское создание, почувствовал или даже увидел воочию душу своей матери и – позвал её?

Душа Марии неприкаянно ещё обретается на земле, среди живых, там, где любо ей жилось возле матери и сестры, возле односельчан, подруг и друзей, которых у неё всегда было немало. Почему не поверить, что душа её прибыла в родную Переяславку с крайних северов, чтобы напоследок посмотреть на своего сына, на свою мать и сестру. И ей, наверное, радостно, что в кои-то веки все родные души собрались вместе, и она побудет с ними перед дальним и невозвратным странствием в жизнь без времён.

Закрутило разум и душу Екатерины: да, несомненно, увидел, учуял безгрешный ребёнок и потому вырвалось у него – «мама». А она, грешница злосчастная, как смела подумать, что к ней он обратился? И разве по совести поступила: подстриглась, чтобы походить на его мать, а значит, запутать его? Да что там: попросту обманула несмышлёныша!

– Боже, – шепнула Екатерина.

– Кать, ты чего? – тревожно спросила Любовь Фёдоровна.

Что ответить – не знает дочь.

– Да возьми ж ты мальчонку на руки, в конце-то концов! Погрей его, сиротинушку. Видишь, закоченел наш заморыш, по тельцу аж пупырышки побежали.

И Любовь Фёдоровна неожиданно подпихнула локтём оторопелую дочь в бок; получилось исподтишка и коварно. Вспышкой вспомнилось Екатерине, что точно так же в детстве подчас обходилась с ней хотя и младшая летами, но не очень-то церемонная Мария.

– Чего телеграфным столбом вытянулась? – уже ругнулась мать и даже попритопнула ногами, привычно обутыми в кирзовые сапоги. – А рот-то, гляньте, люди добрые, раззявила!

«Да, Маша здесь, с нами! И она хочет, она хочет, чтобы было только так!»

Екатерина подхватила Колю на руки, прижала к груди, стала гладить по спинке, целовать в щёки. Он заулыбался, баловливо засучил ногами и обезьянкой цепко обхватил Екатерину за шею.

– Мама, – сказал он уже ясно и определённо, вольготно понеживаясь тельцем в её тёплых, крепких руках.

– Заходите, гостички дорогие, в дом! – несоразмерно широко распахивая дверь, сказала Любовь Фёдоровна. И так у неё получилось, словно бы Екатерина и Коля вместе приехали к ней в гости.

Глава 59

Посидели за столом с графином самогонки, с пельменями и соленьями, помянули Марию. Снова всплакнули. Коля не слезал с рук Екатерины. То щёки у неё потрогает, то губы, то волосы погладит, то взберётся ногами на колени и смотрит, вглядывается в её глаза, как в зеркало. Что-то ей рассказывал путанным, невнятным языком, но уже не лепетом младенческим – с усилиями разума, с убеждённостью и характером во фразах и жестах. Любовь Фёдоровна приговаривала:

– Он у нас умный, смышлёный. Весь в Николая, в деда.

Скажет – и снова в слёзы.

Вскоре, стомлённый жаром, щедро исходившим от протопленной в честь приезда дочери печи, Коля притих, стал поклёвывать носом и на засыпании пропел:

– Ба-а-а-ба. Ма-а-а-ма. Ма-а… ба-а…

Екатерина покачивала его, поглаживала легонько влажную голову; она казалась ей тонкой яйчной скорлупой. И сам он весь такой худенький, хрупкий, беспомощный. Не уронить бы. Прижимала его к себе крепче. Воображение минутами разжигалось: без неё где-нибудь вдруг упадёт, запнётся или толкнут другие ребятишки, – чтó может быть!

Изрядно захмелевшая Любовь Фёдоровна, подперев загорелую скулу рукой, смотрела на них уже непросыхающими, но природно улыбчивыми глазами.

– Вот, Катя, молодчинка-то ты какая у нас: докумекала, что надо обкарнаться. Е-ей, вылитая Машка!

– Мама, не называй Марию Машкой. Может быть, душа её рядом с нами сейчас.

– Да я ж по привычке, а не по злу, чего уж ты! Я ж и не верю вовсе, что её нету уже, потому и называю по обыденке Машкой. Как в детстве вашем.

– И я не верю. Давай так и будем жить – она с нами, она с Колей, она с папой, она со всеми нами. Давай, мама?

– Что ж, давай, доча, – снова всхлипнула мать и отхлебнула, точно бы чая, самогонки; не поморщилась, а ещё выпила, – и наконец расплакалась, зарыдала.

Коля, вздрогнув, проснулся, – испугался, зауросил.

– Мама, мамочка! – чуть не рыдает и Екатерина, но надо сдержаться во что бы то ни стало, утишить ребёнка.

– И Николай, говоришь, пущай с нами? Пущай, пущай! Сам сгинул на войне, а душа-то его, чую, где-то рядышком возле нас. Переяславку, Ангару любил – на что ему без них жить бы, если бы живым остался? Ни ада, ни рая ему, знаю, не надо, а земная жизнь в самый раз сгодилась бы, Катя, вот на этой земле, вот у этой реки. Эх, чего уж теперь!

Помолчали. Повздыхали. Успокаивая – и успокаиваясь сами, – гладили попеременке Колю, а он бабушке слёзы вытирал пальчиком, приговаривая:

– Бабулька, не плачь.

Но сам готов был разреветься. Пришлось бабушке притвориться весёлой и даже спеть частушку с приплясом перед внуком:

Уж ты, Коля, Николай,
Моё полюшко посей;
Моё полюшко посей,
Меня, бабульку, пожалей.

Села за стол, повздыхала, взяла стакан – хотела ещё выпить, однако отставила графин подальше. Произнесла, поняла дочь, задолго припасённые и облюбованные внутри себя слова:

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация