— Ты сдурел? — вырывается у меня, когда я дослушиваю эту тираду до конца.
— Виола, я понимаю, ты в растерянности, — говорит этот… герой. — Но ты должна…
Я очень быстро показываю, что конкретно ему я ничего не должна. В качестве утренней зарядки — кросс по башне туда-сюда по лестнице. Заканчивается он в комнате, похожей на спальню (там стоит большая кровать и висит одинокое зеркало, и больше ничего). Дамиан подло запирает дверь и уже из-за нее пытается еще раз объяснить, почему он прав, а я, дурочка, ничего не понимаю.
Бить в комнате нечего, но я все равно стараюсь отодрать зеркало от стены — мне же нужно хоть что-то острое, чтобы прорыть этим путь наружу? К Дамиану. И его этим прибить — так нам обоим, похоже, будет проще.
Но зеркало прибито намертво, а Дамиан за дверью наконец-то умолк.
Через десять минут, облазив всю комнату — что несложно, потому что она совсем небольшая, — я проникаюсь к Дамиану прямо-таки пылающей ненавистью. Если он все еще за дверью, то ничего хорошего в ответ на свою увещевательную тираду не слышит — кроме разве что: «Только зайди, гад, только зайди!»
Я кричу это в полный голос — несколько раз, для верности, — когда обнаруживаю, что решетка с окна не снимается. Да и окно такое узкое, хоть и вытянутое, что я бы в него не протиснулась при всем желании.
Дамиан учел, что я могу решиться из него выпрыгнуть. Ну конечно, учел, я ведь один раз уже попыталась.
— Виола, я же тебя и заколдовать могу, — тихонько предупреждает из-за двери Дамиан, когда я рычу ему, что он не только гад, но еще и мерзавец, а также трус — иначе уже открыл бы дверь и встретился со мной лицом к лицу. Но после «заколдовать» в адрес Дамиана добавляется еще парочка нежных эпитетов и метафор.
— А я обижусь и заколдую, — несчастно отвечает Дамиан.
Я в красках описываю ему, что сделаю, когда я обижусь. Ах да, я ведь уже обиделась. Я прямо сейчас это сделаю! Только пусть сначала войдет. Пусть войдет и покажет мне свои бесстыжие глаза, демонолог несчастный!
Дамиан вздыхает и тихонько говорит, что он меня пока оставит, чтобы я посидела одна, пришла в себя, отдохнула и поняла, как я не права.
У меня даже дар речи пропадает. А когда находится, Дамиана за дверью уже нет — он не отвечает даже на «трус» и «знала бы я раньше!».
Орать на закрытую дверь смысла нет, поэтому я падаю на кровать, взбиваю ее ногами, а потом вспоминаю о Габриэле.
Тот не появляется, но отвечает.
И знаете что? Сегодня не мой день! Сегодня точно-точно не мой день! Этот… мерзавец сообщает, что ему куда интереснее смотреть, как я буду выбираться из этой… клетки, чем выпускать меня самому. Так-то.
Ему я тоже объявляю все, что думаю, но больше мне уже никто не отвечает. Так что, покатавшись немного по кровати, я решаю, что все, баста — постараюсь уснуть. Может, увижу во сне хоть одного нормального человека, который не решает за меня, что мне нужно, и не тащит в когтях черт знает куда!
Никто ко мне во сне не приходит, зато по пробуждении я вижу забавную картину: блещущий на солнце дракон сражается с десятком рыцарей. Не знаю, в каком рыцарском кодексе написано, что десять на одного — честно. Хотя десять на одного дракона, поливающего их с неба огнем, — может, и честно. Предполагаю, что очень скоро от бедняг останется запеченный в доспехах кебаб.
Хм, а Дамиан говорил: никто не найдет…
— Габриэль, что происходит? — интересуюсь я в никуда.
— Не знаю, — отвечают почему-то надо мной. — Но узнавать не пойду: здесь интереснее.
Кто бы сомневался.
— А можешь кровать подвинуть, чтобы мне удобнее смотреть было? Пожалуйста.
Габриэль с минуту молчит, потом у окна возникает мягкое кресло.
— Так будет еще удобнее. Все, не мешай!
— Эй! Погоди, а еда? А попкорн с шоколадом?
Мгновение спустя мне на колени падает комплект «Хеппи-мил» из «Макдоналдса». Потом по лбу ударяет большая шоколадка с мармеладом, орехами и изюмом.
— Габриэль, я тебя люблю! Я даже поделюсь с тобой картошкой фри. Хочешь?
— Потому что ее ты как раз не любишь, — вставляет Габриэль.
Вообще-то он прав, но я кривлюсь и говорю, что нет, я просто очень щедрая. Могу даже шоколадкой поделиться. Ма-а-аленьким кусочком.
Габриэль больше не отвечает, но картошка исчезает. Как и половина шоколадки. Мы так не договаривались!
Рыцари тем временем меняются: те, десять, исчезают, наверное, в портале. Им на смену приходят пятнадцать, а потом и еще двадцать. А потом еще. И еще.
А потом поле, над которым парит Дамиан, светится, и до меня доносится голос герольда. Вроде как: «Рыцарь такой-то с рыцарем таким-то только что отважно ткнули копьями в брюхо мерзкому дракону! О, мерзкий дракон уклонился! Теперь рыцарь такой-то идет на таран… А прекрасная принцесса Виола в знак одобрения машет ему платочком из башни. Напоминаем зрителям, что принцесса была похищена в ночь с…»
— Габриэль? — оставляя в покое гамбургер, тихо спрашиваю я. — Что это значит?
— Турнир, принцесса, — отзывается демон. — В твою честь устроили турнир. Достать тебе платочек, чтобы махать им из башни?
— Лучше достань мне гранату. А лучше базуку. Или нет, огнемет. Или ракету. Что-нибудь, что к черту сметет их оттуда. Какой, блин, турнир?! Я что, подписывалась служить тут народным развлечением?!
Габриэль смеется в ответ, а я салютую из окна очередному рыцарю стаканом колы и говорю нехорошие слова. Тому, кто победит и придет выковыривать меня из башни, сильно не повезет. Это я гарантирую.
Битва длится до заката, и мне даже становится жаль Дамиана: он явно устал. Рыцари все не кончаются, а он который уже час парит в небе и поливает их огнем.
Под конец рыцари все-таки побеждают: Дамиан падает, и они просто наваливаются на него, как блестящие муравьи.
— Так ведь нечестно! — восклицаю я.
— А когда турнир был честным? — усмехается Габриэль. — Зато объявят, что победила дружба, и денежный приз вернется в казну королевства.
Я начинаю подозревать, кто устроил эту «потеху», еще до того, как дверь спальни открывается и на пороге возникает Ромион в доспехах и саже.
— Виола, только без глупостей, — тут же предупреждает он. — Ты и так уже достаточно натворила.
— Я?!
Ромион молча щурится, а я оказываюсь лицом к лицу с его магом. А потом и порталом.
Уже во дворце я сижу в своей гостиной, замотанная в плед, как в смирительную рубашку, вымытая, с чашкой успокоительного настоя и пораженно смотрю на сидящего в кресле у камина, точно на троне, Ромиона. И Дамиана. В цепях. Кажется, заговоренных. Перед Ромионом. На коленях.
— Брат, — голос Ромиона звучит устало и совсем не по-королевски, — скажи сам, что мне с тобой делать?
