— Лика, ты чего? — Федя незаметно проснулся, прошлепал к ней босыми ногами и положил руку ей на плечо. Неловко так, явно растерявшись. — Плачешь, что ли?
— Федька, — она обвила его обеими руками, прижалась к нему щекой.
— Что случилось? — он перенес ладонь с плеча ей на голову.
— Да нет, ничего. Просто за окном так тоскливо, до ужаса! («А еще я в этом самом городе маму твою убила! Убила!!! Я!!!»)
— Ну так чего тогда тут сидишь? Давно бы уже легла спать. Никак не могу понять, зачем ты вообще сюда завернула.
— Днем здесь красиво. Сходим, по набережной погуляем. На море посмотрим. В зимнем море есть своя прелесть. («Потому что оно не обвивается под звездами холодным шелком вокруг твоих ног, и где-то неподалеку на волнах не качается труп убитого тобой человека!»)
— Так ты из-за Влада, что ли, расстроилась? Потому что он на море уехал?
— Вот уж точно нет! — у Лики даже слезы высохли от такого предположения. — С чего тут расстраиваться? Ему там хорошо, нам здесь тоже неплохо.
— Вот именно. Так что шла бы ты уже спать, — Федя осторожно высвободился из ее объятий. — Пойдем, я до твоей кровати тебя провожу. Если ты завтра собралась отсюда уезжать, то как ты, невыспавшаяся, будешь садиться за руль?
— А ведь точно! Спасибо, что напомнил! — Лика заставила себя улыбнуться. — Спокойной ночи!
— Спокойной, — ответил он чуть ворчливо. И ушел к себе в кровать, напоследок еще раз окинув ее взглядом, словно желая удостовериться, что с ней действительно все в порядке.
Утро, согласно народной мудрости, оказалось вечера мудренее. Лика встала, чувствуя себя гораздо лучше, чем накануне. На улице было по-прежнему ненастно — пасмурно, ветрено. Но как же ее в этом сером мире согревало присутствие Федьки, ее светловолосого солнышка с контрастно-темными глазами! Лика растолкала его, с ворчанием пытавшегося укутаться в одеяло, обнимая и тиская:
— Вставай, соня! Дома выспишься. А пока пойдем, позавтракаем — и гулять! Быстро, подъем! Иначе целовать сейчас начну!
— Да ну тебя с твоими нежностями! — Он попытался засунуть голову под подушку, но Лика принялась за пятки его щекотать. Он хохотал и отбивался, надежно разбуженный и не встающий теперь просто потому, что дурачился.
— Ну все, замучил! — выдохшаяся Лика села, утерла лоб. — Сейчас вот немного отдохну и придется тебя на простыне в ванную волочить! На водные процедуры!
— Эх, сейчас бы обратно в бассейн с минеральной водичкой! В тот, с пузырьками! — мечтательно вздохнул он.
— Если хочешь, мы еще раз съездим туда. Когда-нибудь, потому что у нас с тобой в этой жизни столько всего еще не повидано и не испытано!
— Я бы очень на вулканы хотел посмотреть. На действующие, хотя бы разочек!
— Это будет непросто. Действующие, знаешь ли, не включаются по заказу. Зато именно сейчас могу тебе предложить штормовое море. Тоже впечатляет. Вон оно, все в барашках, а у берегов так вообще кипящий котел.
— Ну ладно, уговорила, — он таки вылез и пошлепал умываться, мимоходом оценив вид в окно.
Потом они позавтракали и пошли гулять по набережной, придерживая на головах капюшоны курток, поминутно срываемые ветром. На улице было не холодно. Если верить редким, оставшимся с лета пляжным термометрам, то +12. Но от ветра шатались остовы пляжных навесов, деревья и даже редкие прохожие, в согнувшемся виде пытающиеся противостоять особенно сильным порывам. Хотя в промежутках между порывами ветра было вполне сносно. И воздух был какой-то особенный. Соленый, бодрящий, свежий-пресвежий. С таким воздухом с каждым вдохом внутрь словно вливались новые жизненные силы. А силы Лике были сейчас очень нужны! Двигаясь вдоль белоснежных перил набережной, наблюдая за тем, как разыгравшийся ветер подстегивает и без того несущиеся волны, срывая с них и еще быстрее унося прочь белопенные макушки, слушая, как под напором воды с глухим рокотом перекатывается галька на дне, они с Федей все ближе подходили к тому самому месту, где Лика инсценировала утопление.
— Давай здесь постоим, — затормозив, она развернулась лицом к перилам, оперлась о них. В этом месте берег изгибался почти под прямым углом, так что отсюда она без помех могла видеть место своей страшной трагедии, не слишком к нему приближаясь. Вон там она утащила поплавок, чтобы прицепить его к аквалангу. Там, дальше, припрятала на дне сам акваланг, до которого потом мучительно пыталась добраться. А еще дальше — береговой выступ, за которым скрывались останки старого корабля. Лика знала, что весь он заполнен плотно слежавшимся песком. Но штормовому морю даже такой было под силу расшевелить, из-за чего сегодня ржавые борта погибшего судна периодически издавали надрывный, стонущий скрежет.
— Что там такое? — удивился Федя, не видевший корабля.
— Да кто его знает? — вздохнула Лика.
— Так пройдем дальше, посмотрим?
— Нет. Смотри, ветер дует как раз в ту сторону и волны гонит туда, так что они даже выплескиваются на тротуар. Если мы с тобой туда завернем, то нас мигом промочит до нитки.
— Ну да. Согласен.
Они застыли, глядя на разыгравшийся шторм. На волны, катящиеся мимо них, чтобы дальше, там, где берег изгибался, с силой удариться о него и взметнуться вверх, выше парапета, разлетаясь в пену и брызги. Картина была дикой и завораживающей. И, на Ликин взгляд, откровенно демонстрирующей, что человек со всеми его научными достижениями перед всерьез разбушевавшейся стихией не значит вообще ничего. А перед судьбой? Перед роком? Наверное, тоже так: до поры с ним еще можно бороться. Но когда уже подхватит и понесет, барахтаться бесполезно.
— Федька… — в порыве чувств Лика обняла мальчишку, посланного ей самою судьбой. — Мы вместе!
Как ни странно, но в этот раз он не сделал попытки вырваться. Прижался к ней, не отрывая глаз от гонимых ветром, яростно атакующих берег волн. И неожиданно спросил у нее:
— Ты меня любишь?
— Да! Даже сама не знаю, когда успела полюбить. Вначале, когда только забирала тебя домой, была не уверена, что сумею. Думала только о том, что ты будешь доставлять мне отборные неприятности.
— А я думал, что ты фифа болотная, из тех одноразовых, что иногда приезжают к нам в детдом в доброту поиграть.
— Доброта, Федь, не каждому по силам. Это как тот вес, который вы с Владом в тренажерке берете. Ты пытаешься его выжать и только тогда понимаешь, возьмешь его или нет.
Они снова замолчали, глядя на море. Но не каждый сам по себе, а как-то вместе. Лика не могла бы словами этого объяснить, но чувствовала всей душой. И удивлялась тому, что, оказывается, можно так обоюдно молчать. Они с Федькой могли, потому что были родными людьми. И странно было, что Лика так остро ощутила это родство именно там, где оборвала жизнь своей родной сестры и Фединой матери. Как будто та сейчас смотрела на них сквозь летящие по небу и иногда разрывающиеся облака. Но если смотрела, то о чем при этом думала? Проклинала ли свою убийцу? Наверное, да. Ничего другого и не стоило ожидать от жертвы, покинувшей этот мир во цвете лет. Но радовалась ли при этом за сына, который обрел-таки дом? Или он, как и в младенчестве, по-прежнему был ей глубоко безразличен?
