Все оторопели, как если бы змея оказалась вдобавок еще и трехголовой.
– Но ведь на комиссии вы говорили совсем другое! – взвился Флагелянский.
– Говорил. Не отпираюсь. Заблуждался в гордыне. Теперь осознал неправоту бессонными ночами. Разоружаюсь перед партией.
– Врешь ты все! – крякнул Борозда.
– Могу побожиться! – заозирался Ковригин, точно ища в парткоме икону.
– Отставить! Не в церкви, – остановил Шуваев. – Есть еще вопросы по существу?
– У меня есть по существу, – встал Дусин. – Алексей Владимирович, как же вы в глаза нам смотреть будете после того, что написали?
– А как великий Горький смотрел после «Несвоевременных мыслей»? Воротился из эмиграции в страну Советов и смотрел за милую душу.
– Вы читали «Несвоевременные мысли»? – удивился Палаткин.
– Доводилось.
– И где же достали?
– Там же, где и вы, уважаемый, в Спецхране по допуску.
Тут в дверь заглянула испуганная Мария Ивановна:
– Теодор Тимофеевич, «вертушка». Срочно! Третий раз звонят.
– Без меня не голосовать! – бросил Сухонин, вскакивая. – Поговорите еще, пообсуждайте! – и державно потрусил из кабинета.
Некоторое время трибунал молчал, озадаченный нежданными ответами. Гневных и обличительных вопросов было заготовлено много, но какой смысл их задавать, если провинившийся кается напропалую?!
– Можно? – снова подняла руку Метелина.
– Пожалуйста, Эра Емельяновна.
– Зверь, ты и в самом деле считаешь Афганистан ошибкой? Мы потеряли там столько замечательных мальчишек и теперь должны просто так уйти оттуда? Ты же об этом говоришь Андропову.
– Не я, а мой герой.
– Ну, вы нам-то не вкручивайте! – сварливо одернул Флагелянский.
– Упаси бог! Вам, уважаемый, есть кому вкручивать…
– Что-о-о?!
– …А современникам любая война кажется ошибкой, ведь люди же гибнут – мужья, сыновья, братья… Потомки разберутся.
– И Великая Отечественная война была ошибкой? – зловеще спросил Борозда.
– Конечно, – потупился Ковригин.
– Нет, вы слышали! – взвизгнул Флагелянский, который после слов про «вкручивание» посинел от ярости.
– Позор! Гнать его из партии! Двурушник! – раздались голоса.
– Кто цэрэушник? – проснулся Гриша Красный.
– Никто, тут все свои! – проорал ему в слуховой аппарат Борозда.
– Если бы мне выдали сейчас пистолет… – вскочила Метелина.
– Давайте без крови, Эра Емельяновна! – Шуваев поднял руку, призывая к спокойствию. – Алексей Владимирович, ты соображаешь, что сказал?
– Конечно, еще вроде не в маразме.
– Тогда объяснись!
– Война была явной ошибкой… – в его маленьких глазах мелькнула насмешка, – …со стороны Гитлера, и стоила ему эта ошибка головы.
– Ай, молодец, вывернулся! – крякнул от удовольствия Ардаматов. – Когда я был в Уругвае, мне показывали дом, где этот изверг жил после войны. Улизнул, сволочь, вместе с Борманом!
– Чепуха! – Палаткин чуть не подавился очередной пилюлей. – Труп определили по зубным коронкам.
– Ну, хорошо, Алексей Владимирович, – повеселел Шуваев. – Что еще ты хочешь сказать членам парткома перед голосованием?
– Минуточку, – спохватился Лялин. – Нужно еще вопросы позадавать для протокола. Ну, и Теодор Тимофеевич просил…
– Пожалуйста, – пожал плечами секретарь парткома.
Все почему-то посмотрели на Застрехина, а он как раз докурил очередную папиросу и закрыл форточку.
– Что ж, и я спрошу. Вот ты, Алексей, пишешь, что до революции и ели чаще, и пили слаще, а крестьяне при помещиках как сыр в масле катались. Не понятно только, почему народ такой мелкий прозябал, рослых мужиков для лейб-гвардии по всей России днем с огнем искали. Да и вожди наши, прости господи, чуть выше ярморочных карликов были. Ну, тебе-то видней… Если тебя в Политбюро вызовут и скажут: «Алексей Владимирович, коль прикажешь, завтра же все колхозы до одного распустим!» Приказал бы?
– Н-нет… – не сразу ответил Ковригин. – Не приказал бы…
– Почему же?
– Въелись.
– А зачем же тогда бумагу марал?
– Бес попутал.
– Ну, разве что… И хитер же ты, братец-лис!
– Еще есть вопросы? – торопливо спросил Шуваев, с опаской поглядывая на дверь.
– Алексей Владимирович, я так поняла, вы сожалеете о случившемся? – осторожно спросила Ашукина.
– Правильно поняла, голубушка. Раскаиваюсь. Прошу снисхождения. Не мыслю себя без партии, – заученным речитативом запел крамольник, словно нищий в электричке. – Извлеку надлежащие уроки и впредь не посрамлю высокое звание коммуниста!
– Хорошо, Алексей Владимирович, – легонько хлопнул по столу Шуваев. – Мы тебя поняли. Иди-ка, подожди за дверью!
– Благодарствуйте заранее! Мне, наверное, уже и корейку принесли. – Вождь деревенщиков поклонился в пояс и вышел из парткома.
– Он же издевается над нами, товарищи! – возопил, едва закрылась дверь, Флагелянский.
– Фарс! – фыркнул Палаткин. – Срежиссированный фарс. – И подозрительно посмотрел на секретаря парткома.
– Почему вы так решили? Возможно, он осознал и раскаивается, – тихо проговорила Ашукина.
– У вас глаз нет, что ли? Это же чистая клоунада! – ответил болезненный драматург. – Корейку ему принесли…
– А что же, ему теперь голодать? – внятно пробормотал Зыбин.
– Питаться надо регулярно, – кивнул Ардаматов.
– Разрешите мне сказать, – хмуро попросил Выхухолев, поднимаясь из кресла. – Я еще сегодня не выступал. Надоело, когда затыкают рот!
– Пожалуйста, Сергей Павлович, – удивился Шуваев. – Рот вам никто не затыкает.
Опальный литературовед пригладил волосы, которые от того еще сильнее вздыбились.
– Хочу, товарищи, внести ясность. Я не согласен с теми оценками, которые коллега Ковригин в своих рассказах дает некоторым фактам нашей истории и действительности, но справедливости ради хочу напомнить, что классовое общество, по мнению историков, начало складываться в отдельных регионах не ранее первого тысячелетия до нашей эры. Переход родоплеменных отношений в классовые мы можем наблюдать в Гомеровом эпосе. Позволю себе напомнить вам социальную структуру ахейцев, осадивших Трою…
Пока он с академической неспешностью объяснял устройство архаического общества, ко мне сзади подкрался Лялин и ванильным голосом зашептал:
– Жоржик, будет правильно, если предложение об исключении внесешь ты как председатель комиссии.
