– Да ну тебя, после того, что он пишет, вообще настроение пропало.
Наконец я добрался до того, из-за чего, видно, и разгорелся сыр-бор, – до рассказа «Невероятный разговор». Автор накануне кровавых событий 1956 года как корреспондент «Огонька» приезжал в Будапешт и познакомился с Андроповым, в ту пору советским послом в Венгрии. Вдруг спустя без малого тридцать лет ему звонят из ЦК и сообщают: новый генсек хочет пообщаться. Присылают машину. Писатель, недоумевая, едет, гадает: зачем вдруг понадобился начальству? Его встречают и проводят в большой кабинет. Он ждет, соображая, о чем пойдет речь: о литературе? А, может, поднимай выше – о состоянии общества, об экономике, о том, как новому вождю взяться за дело, с чего начать. Наконец выходит старый, усталый человек в больших очках и спрашивает: «Ну и как там в народе ко мне относятся? Пошли уже анекдоты? Чувствую, не любит меня народ. А почему? Я, даже когда руководил КГБ, никого особо не сажал, только если за дело. Несправедливо…»
И тут Ковригин как ему врезал со всей посконной прямотой: «А за что вас любить-то? Вы еще ничего для народа не сделали!» «А что нужно народу?» – опешил Андропов. И тут автора понесло. Прекратите войну в Афганистане. Объявите ее кровавой ошибкой. Пошлите к черту соцлагерь и прочих международных нахлебников, пока они нас не послали. Перестаньте гнать природные богатства и культурные ценности за рубеж. Сделайте рубль конвертируемым. Это же курам на смех: в стране две валюты – для внутреннего и внешнего хождения. Верните прежние названия старинным городам! Что еще за Калинин, Орджоникидзе, Киров или Горький? Тверь, Владикавказ, Вятка, Нижний Новгород! Снимите народ с унизительного пайка, избавьте от стояний в очередях, от поездок в Москву за колбасой. Освободите от сидения на скучных собраниях, от лозунгов повсюду, от вранья в книгах, в газетах, на радио, на ТВ. Не зажимайте инициативу, разморозьте мозги, не давите самодеятельность. Закройте комбинаты, отравляющие Байкал! Восстановите порушенные памятники культуры, включая храм Христа Спасителя, откройте верующим церкви и мечети… Верните народу его праздники, ярмарки, лошадей, мельницы, землю… («Точно из кулаков!» – подумал я в этом месте.) Вот тогда вас полюбят. А то устроили несколько дурацких облав в парикмахерских и пивных, а уже любви захотели…
Ковригин ждал, что Андропов крикнет «хватит!» и хлопнет по столу, но генсек молчал, а потом грустно молвил: «Что ж, пожалуй, так и поступим…»
И в этот момент автор проснулся.
Нина читает быстрее, чем я, на «Невероятном разговоре» она меня догнала, и крамольный рассказ мы глотали одновременно, сблизив головы и скользя глазами по одним и тем же строчками, а закончив, посмотрели друг на друга с ужасом:
– Его посадят!
– Могут даже из партии выгнать, – прошептал я, поняв, наконец, куда меня втянули.
Словно ища защиты, я прижал к себе теплое тело жены, подернутое тонким пеньюаром.
– А ну дыхни! – потребовала Нина. – Все-таки пил!
– Ну, киса…
– Тамбовский волк тебе киса!
Ночью мне снилась красная пожарная машина, украшенная двуглавым орлом и запряженная черными гусями…
26. Вдоль оврага
Заунывно бубнил Виктор Цой.
БАМ вгрызался в таежные дали.
Мы куда-то бежали трусцой
И по Брегу потом голодали…
А.
Утром сквозь вязкий сон я услышал треньканье будильника, хотел нажать кнопку, чтобы еще подремать, но найти не смог. Очевидно, Нина зашила будильник в матрас и правильно сделала, но тогда как его теперь заводить и ставить на нужное время? Каждый вечер вспарывать матрас и зашивать? От удивления я проснулся, разлепил глаза и понял: звонит телефон. Аппарат у нас на длинном шнуре, и перед сном мы ставим его под кровать, чтобы не наступить в темноте. Я нащупал трубку, поднес к уху и услышал бодрый голос Жеки Ипатова:
– Бежим?
– Бежим…
Жена вскинулась и посмотрела на меня с сонной ненавистью: ей оставалось до подъема еще целых полчаса. Старясь не шуметь, я умылся и позавтракал чаем с бутербродом. Через пятнадцать минут, досыпая на ходу и здороваясь по пути со знакомыми собаководами, я, в олимпийке и кедах, выскочил на улицу. Несчастные люди! Лучше бы детей завели. Жека ждал меня, разминаясь. Алое солнце уже взошло и расточилось. Над лесом розовели облака, похожие на креветки. Но окна многоэтажек еще горели лимонным или апельсиновым огнем – в зависимости от цвета абажуров.
– Салют, суперфосфат! – Мой друг любил это странное приветствие.
– Ура! – отозвался я.
Мы потрусили вдоль Оврага. Под ногами шуршали листья, нападавшие за ночь. Мы бежали, как в фильме «Осенний марафон». Нет, это вовсе не художественная выдумка сценариста и режиссера, в СССР на самом деле вошел тогда в моду бег трусцой. Считалось, оздоровительный кросс вкупе с дыханием по Бутейко, голоданием по Брегу, закаливанием по Порфирию Иванову, очищением организма соками и клизмами по Шаталовой – это бессрочное здоровье, залог активного долголетия, почти бессмертия.
На бегу мы с Жекой переговаривались, хотя это и было против правил.
– Ты чего сегодня такой грустный? – спросил я, заметив в его лице суровую сосредоточенность.
– Сберкнижку нашел.
– Где?
– В гардеробе, под бельем.
– И много там денег?
– Почти полторы.
– Ну, так и хорошо!
– Чего ж хорошего? Это Нюркина книжка. Секретная.
– Как это так – секретная? – Я даже остановился от удивления.
– А вот так… – Жека, превозмогая обиду, наоборот, ускорил бег.
Ну и дела! По моим представлениям, в семейной жизни секретной могла быть только радость на стороне, а денег всегда так мало, что делать из них тайну смешно. Даже если захочешь, все равно не выйдет. Недавно я получил в «Молодой гвардии» за внутренние рецензии 300 рублей. Деньги приличные, но ведь сколько дряни пришлось перечитать и обоснованно зарубить на дальних подступах к тематическому плану! К тому же есть ритуальные обязанности: проставиться редакторам, которые тебе эти рукописи припасли, выпить с заведующим отделом и так далее… Утром я проснулся от следовательского взгляда Нины, она сидела передо мной на стуле с растрепанной пачкой денег в руке.
– Это что? – спросила жена.
– Где ты взяла?
– На полу возле книжного шкафа валялись.
– Гонорар за рецензирование, – сознался я, ибо никакие другие версии в тяжелую голову не вступили.
– Ты не говорил, что получишь так много.
– Сюрприз! – улыбнулся я, вспомнив, как хотел спрятать заначку в книгах, но не совладал с купюрами, а потом и с равновесием.
– И сколько же тебе выдали?
Больной мозг попытался прикинуть растрату: шампанское и коньяк в издательстве, шашлык и водка на Сущевке, пивная на Маросейке с ребятами из горкома, раблезианский ужин в ЦДЛ с кем уже не помню… Напоследок – такси в Орехово-Борисово. Полтинник, а то и шестьдесят рублей я точно просадил, к гадалке не ходи. За такое расточительство семейных средств положен расстрел. (Кстати, без шуток, в СССР приговаривали к высшей мере, если ты украл у государства больше десяти тысяч рублей.) Сникнув под карательным взором Нины, я соображал: в разбазаривании пятнадцати рублей хотя бы для достоверности надо сознаваться, иначе вообще не поверит. За такую сумму, вырванную из бюджета, получу всего лишь порицание и карантин. Не привыкать – переживу.
