К могиле Ивана спецназовцы подошли, не видя друг друга. И почти одновременно, уже в сумерках, когда убедились, что боевики ушли из района. Кивнули друг другу, замерли над бугорком. Ничего не стали менять, Заремба лишь вытащил ошметки карты, вгляделся в нее, запоминая место. Пограничник тоже глянул на клок бумаги, потом проверил себя – указал место захоронения Марины, Дождевика и Чачуха.
Сошлось. Лучше бы не было чему сходиться…
– Слишком легко все начиналось, – в который раз, но теперь уже вслух проговорил Заремба.
– Что дальше? – поинтересовался Туманов.
– Уходить. Как ни странно, опять в долину. Горы они сейчас перекроют.
– А может, отлежаться? Они ловят движение, поэтому надо замереть.
– И желательно под носом. Под самым носом. Может быть, снова в кошаре или даже около базы Волка…
Пограничник вдруг наклонился, подобрал половинку уже расщепленного, но не съеденного ореха, валявшегося на бруствере среди стрелянных гильз. Заремба покопался у себя в карманах, нашел еще два зеленых кругляша и, словно цветы, положил их на могилу Волонихина.
И первым пошел в лес.
Глава 11
Запятые расставляет редактор
Брели до середины ночи.
От первоначальной задумки переждать поиски под носом у Волка решили отказаться – выбираться-то все равно придется.
– Лучше давай выйдем поближе к нашим блокпостам, – предложил новый вариант Заремба, готовый хоть сейчас по памяти нарисовать расположение блокпостов вдоль всех чеченских дорог. – Займем местечко ровно посередине между боевиками и ими – как правило, посты и банды друг друга не трогают.
– Что ж это за война такая договорная? – удивился Туманов, хотя после всего случившегося мог бы подобных вопросов и не задавать.
Заремба тем не менее пояснил, памятуя, что это он навоевался здесь вдоволь, а Туманов с Чечней соприкасается впервые.
– Потому что заставили воевать тех, кто не хочет этого делать. С обеих сторон. Это первая война, где обе стороны не хотят воевать.
– Чечены не хотят воевать? Да они по злобе своей давно ягуаров переплюнули!
– Отмороженных везде хватает, – спокойно отреагировал подполковник. – У нас, между прочим, тоже. А ведь по большому счету войны люди не хотели. По крайней мере, подавляющее большинство.
– Что же толкнуло?
– Мне кажется, когда на Грозный пошли танки, оружие в руки взяли даже те, кто ненавидел Дудаева. А об этом как раз и не подумали, мозгов не хватило. Словом, чеченская собака могла пробежать, отбрехав впустую, мимо, но в России кто-то взял палку и бросил в нее. Собака огрызнулась, оскалилась. Это не понравилось, и вместо палки вытащили ружье… Одним бы переломать руки, а вторым выбить клыки. Не умеете разговаривать по-людски – не хрен занимать посты. И пудрить людям мозги своей незаменимостью.
– Извини, но после всего, что произошло, защищать чеченцев…
– Не чеченцев хочу защищать, а истину.
Говорили шепотом, некоторые слова домысливали. По каким-то позициям не соглашались меж собой, но предпочитали не спорить, а продолжать разговор: он всегда скрашивает дорогу. Не говоря уже о том, что офицеры просто боялись остаться наедине со своими мыслями.
Дошло и до того, о чем Заремба догадался еще в Балашихе:
– Теперь мне окончательно ясно, почему группу подбирали таким, чтобы ни у кого не оказалось родных и близких. Погибших никто не станет искать. Грамотно, но… подло ведь!
– Конец восьмидесятых и девяностые годы по количеству подлости могут, наверное, соперничать с целыми столетиями, – на этот раз безоговорочно согласился подполковник. – Хотя о народе и о его интересах орется больше и чаще.
Помолчали, пролистывая в памяти события последних лет и сопоставляя их со своей судьбой. Пограничник остановился на самом главном:
– Знаешь, я ездил на проводы заставы. Когда снимали заставу, – уточнил Туманов. – Бээмпешки выходят за КПП, водители дают сигнал – и вдруг слышу, что у каждой машины свой голос. Они по-разному сигналят, Алексей. Они плакали, не говоря уже о солдатах. До сих пор в ушах эти сирены.
– Ты терял символ, – согласился с печалью пограничника Заремба. – А вот мне даже попрощаться не с чем было. Бригаду спешно создавали после октябрьских событий в Москве для всяких новых усмирений. И флаг не успели дать. Новые знамена, как ты знаешь, не утвердили до сих пор, вот и воевал мой спецназ без боевого Знамени. Представляешь, солдаты без Знамени, хотя у каждого грудь в орденах и медалях! На чем еще армия держится? Наверное, на таких остающихся там пока дураках, как мы. Тут ты прав.
– Нас выгоняют, – напомнил Туманов нынешнее положение обоих.
– Выгоняют. И тут же со стороны тайно зовут снова. Как думаешь, нам гордиться или… – Заремба не смог подобрать определение, но все равно повернулся к спутнику: и так ведь ясно, о чем речь.
– «Или», – высказал свое мнение пограничник. И без перехода вспомнил: – А Марина все же хорошая женщина… была. Жалко ее.
– Всех жалко. А ее вдвойне, – вздохнул Заремба. – Семен ей больше, конечно, подходил, чем Иван.
– Они лежат рядом, – вспомнил Туманов последнюю божью волю.
– Земля им пухом. А мы им не судьи.
Лес настолько привык к путникам, что перестал вслушиваться в их шепот, занимался сам собой – шорохами, вздохами, перекликами. На общее благо поблизости не оказалось дур-сорок, и никто ни за кем вроде не подсматривал и не верещал об увиденном на всю округу. Овчарка, вон, попыталась показать свою удаль и осведомленность – и что?
Все, что не ваше – не трогайте…
В то же время тишина не давала никаких подсказок, и когда спецназовцы услышали стрельбу, обрадовались: значит, посты близко. Российские солдатики, посланные умирать неизвестно за что, без знамен и четких приказов, более всего не любили ночи и стреляли в темноту на каждый шорох, лишь бы обмануть судьбу и продержаться до рассвета. При дневном свете умирать вроде не так страшно…
Беспорядочная стрельба напомнила пограничнику его недавние заботы:
– Мне однажды на заставу пришло указание из отряда: в целях экономии при выполнении начального упражнения сократить количество патронов. А на его выполнение дается всего-то три патрона. Долго думали, как выискать в них тридцать процентов.
– Нашли?
– А как же! Отрапортовал: резервы найдены, распоряжение выполнено. Похвалили. Какое же идиотство творится в верхах!
Заремба лишь вздохнул, чтобы не бередить душу. Уж ему-то вроде, без войны заимевшему на грудь четыре боевых ордена, не знать, какие дыры латать посылают армию. Личная преданность становится главнее ума. Ох, аукнется это армии и стране. Уже аукнулось в Чечне!..
Вздох подполковника Туманов расценил по-своему:
