Заглянуть хотелось. Жизнь без погон страшила. Надежда оставалась на кадровиков, которые могли завернуть рапорт или в крайнем случае попытаться уговорить остаться.
Но в бывшем Главном политическом управлении, курировавшем прессу, мне позавидовали: надо же, сумел в нынешнем бардаке найти себе теплое местечко. В середине девяностых многим в армии «гражданка» казалась светлым пятном…
Разозлился и я: значит, меня никто, кроме самого себя, в родной структуре не держит? Мой опыт, готовность идти на самопожертвование, не требуются? Вместо непреодолимого барьера расстилают красную дорожку? Да пошли в таком случае все! Где телефон Венички?
– Я согласен.
– Очень хорошо. С вашего позволения, давайте встретимся через два дня.
И как меня прорвало в творчестве! Этих двух дней хватило, чтобы составить так называемую «рыбу», модель будущих журналов: что и как размещать на обложках, какие материалы сколько полос занимают и в какой последовательности, какие шрифты предпочтительны в заголовках, где ставить подписи – в начале или конце материалов. Труда не составило учесть сотни деталей, которые читателями воспринимаются как данность, но оттачиваются редакциями накануне выхода издания в свет.
Единственная печка, от которой я решил плясать в любом случае без изменений, – это материал о Зарембе. Размышления о состоянии армии и ее офицерского корпуса. Статья жесткая, нелицеприятная для правительства. Не согласятся на нее – пусть ищут другого главного редактора. Издатели должны знать, что у меня имеется собственное мнение, которое я готов отстаивать вплоть до разрыва контракта. Любому докажу, а в первую очередь себе, что деньги для меня все же не основополагающее.
Прикинул и оптимальные штаты сотрудников, их возможную зарплату. Составил список журналистов, которых можно привлечь для работы. Обзвонил агентства, заручился поддержкой получать информацию по нужной проблематике.
Я был доволен собой, своей мозговой атакой. Собственно, я никогда не переставал верить в себя, но тут вырисовывался результат: из ничего – конфетка. В какой-то момент даже подзабыл и о Зарембе, и о своей готовности найти тех, о ком рассказывали спецназовцы накануне броска в Чечню, – все помыслы подчинил предстоящей встрече.
Ее назначили в кабинете издателя, выделявшего деньги под проект и от благосклонности которого зависело мое положение.
– Вы ему понравитесь, – уверял и меня, и себя Веничка, не выпускавший из рук основное доказательство своего убеждения – аккуратно выклеенные макеты будущих журналов.
Мы сидели в приемной, секретарша ушла докладывать о визите, и Веничка от непомерного чувства ответственности и по причине врожденной трусоватости перепрыгивал со стула на стул. А меня распирала гордость: я впервые в жизни оказался настолько независим, что мне был безразличен итог встречи. Если что не по мне, могу встать и хлопнуть дверью: не армия. Но сказка, которой я не ведал с курсантских времен.
Вернувшаяся из-за огромных дверей секретарша оставила их открытыми:
– Прошу вас.
Вениамин Витальевич любезно пропустил меня вперед.
Бывал я в генеральских апартаментах, но блеск и элегантность открывшегося взору кабинета вмиг позволили ощутить пропасть между канцелярскими эпохами раннего Брежнева и позднего Ельцина. Никаких столов для заседаний с идеально выровненными допотопными стульями, портретов вышестоящих начальников на стене, красных ковровых дорожек, графина с водой и двумя стаканами на стеклянном подносе, карты страны на реечках. Вместо этого цветы на замысловатых подставках, кофейный столик в мягком уголке, на котором стояла наполненная виноградом и фруктами ваза. Там же, в углу, блестел полосами от проникающего через жалюзи света огромный, масштабов и значимости Генерального штаба глобус, удачно стилизованный под девятнадцатый век. Мягкое урчание и легкий ветерок от кондиционера под потолком. Живут же люди. Точнее, работают в свое удовольствие.
«И ты так сможешь», – подленько мелькнула и замерла где-то в темных закоулках души мыслишка. Та, из соблазнительного семейства финансовых.
«Но мы смотрим работу, только ее», – успел жестко предупредить себя, шагая к монументально возвышающемуся за столом хозяину.
Памятник занимался неприлично земным делом – вел телефонный разговор, и это не позволило узнать, выходит ли он навстречу людям. Как ни хотелось, пришлось мяться у стола и изображать из себя саму деликатность, пока мне не протянули руку: – Рад, рад знакомству. Павел Сергеевич.
Будущий начальник на словах показался искренним и гостеприимным. Подкрепило это ощущение и то, что сразу указал ленинским жестом – не в коммунизм, конечно, а в сторону мягкого уголка.
Пока мы с Веничкой устраивались в креслах, Павел Сергеевич возвысился над нами с темной бутылкой подзабытого рижского бальзама. Я, настроенный на жесткую непримиримость к любой сделке, насторожился: а не специально ли хозяин сначала усаживает посетителей в кресла, а лишь потом подходит к ним, давая возможность почувствовать себя сморщенными букашками рядом с мощью монумента. После этого диктуй свои условия и волю…
Однако подобное ощущение длилось лишь мгновение. Вошла секретарша с жестовским подносом, Павел Сергеевич без спроса долил во все три чашечки с кофе тягучей, едав не свернувшейся от обильного пара, жидкости.
– Итак, – только после этого присел рядом, отобрав у помощника макеты.
Мне оставалось ждать, станут со мной знакомиться ближе или обойдемся дипломатической чашечкой кофе. Пусть и с рижским бальзамом, начинающим перебивать кофейный запах.
– Это, как я понимаю, «рыба», – проявил достаточную осведомленность в журналистской кухне хозяин кабинета. Положил на стол разворот, где я запланировал материал о Зарембе. С явным интересом склонился над ним. Это зернышко Павел Сергеевич клюнул не зря: чтобы макет выглядел более зримо, я пожертвовал одним номером журнала и наклеил из него реальные фотографии спецназовца. – Это, надо думать, продолжение…
– Да, – подтвердил я. – Думаю, новый материал о Зарембе украсит номер.
Вениамин Витальевич не к месту сделал слишком большой глоток горячего напитка, поперхнулся. Роняя черные, с коричневыми крапинками подтеки себе на жеваные брюки, дрожащей рукой торопливо нашел для чашки твердую поверхность. Зашелся в кашле. Хозяин сделал вид, что не замечает неосмотрительности своего помощника, но показал, как следует вести себя за столом: едва коснувшись краешка чашки, снял легкую пленочку остывшей поверхности. Затем сходил за пепельницей, закурил, оставив открытой для угощения пачку «Парламента» на столе. Однако я демонстративно оторвал виноградинку: спасибо, чужих не курим. Хотя не курил вообще.
– А у вас есть о чем писать продолжение? – сделав несколько быстрых затяжек и дождавшись, когда успокоится и затихнет Вениамин Витальевич, поинтересовался издатель.
– Да вот подлечится, и переговорим, – не стал я особо распространяться о ситуации с комбригом.
