Но, что еще более странно, Ивану не сделалось больно. Наверное, потому, что он еще ничего не потерял. А что до телефонного звонка, его трель не разбила восторженности, а лишь напомнила Ивану его место швейцара или носильщика. Пусть даже случайно и оказавшегося в покоях королевы.
Прибрался на кухне, помялся в коридоре, пытаясь привлечь внимание.
– Уходите? – очнувшись, равнодушно спросила хозяйка, забыв, что перед этим перешли на дружеское «ты».
Иван пожал плечами: все зависит от вас.
Встала, помогла справиться с замками и задвижками. Машинально и отвлеченно попрощалась:
– Спасибо вам за помощь. Может, когда-нибудь увидимся еще. – Я бы хотел, – осмелился на прощание Иван.
О, как он кружил, какие загогулины выписывал после этого вокруг дома Ласточки. Случайностью встречи тут не оправдаешься, но он решил для себя: или пан – или пропал.
Не пан и не пропал. Они столкнулись на углу дома, лицом к лицу. И оба замерли.
– Добрый вечер, – первым пролепетал Иван.
Женщина понимающе, насквозь просмотрела неслучайного прохожего и вдруг печально попросила:
– Давайте немного погуляем. Больно хорош вечер.
«Больно грустен у вас вечер», – поправил Иван. Уж не зная, кого благодарить за эту ее грусть, из-за которой отпала необходимость объясняться и выкручиваться.
– Пусто-пусто, – под раскатистый удар домино сообщили из-за кустов игроки.
«Чур, не нас, нам не надо пусто-пусто», – открестился Иван, выныривая из хоровода домов на тротуарчик вдоль дороги. Спутница послушно следовала за ним.
– Скажи, ведь можно жить параллельно с каким-то событием? – вдруг из своего отстраненного далека, из неизвестных Ивану раздумий спросила она.
– В каком смысле? – не понял он.
– Ну, если человек, допустим, пишет книгу – неужели нужно обязательно ото всех отгородиться? Неужели нельзя в это же время любить, удивляться, радоваться жизни, встречаться с друзьями?
Иван с непониманием посмотрел на спутницу: ей ли, имеющей на полках десятки собственных книг, спрашивать о подобном? И, кстати, никакая она не ласточка, здесь художник ошибся. Она – взъерошенный, обиженный, не понимающий чего-то в жизни светло-русый воробышек, ждущий подсказки.
– Подходите, покупайте, – спас Ивана от ответа раздавшийся из ларька девичий голосок. – Посмотрите, господа, только что завезли партию нового ликера. Купите для своей дамы ликер, товарищ, – перепутала она напрочь всю историю: это товарищи смотрят, а господа покупают.
Но дама не тянула прочь, замерев в безразличном ожидании, и Иван вытащил деньги.
– Это невероятно, – впервые за вечер встрепенулась она, когда он показал ей для одобрения бутылку вишневого напитка. – Откуда ты знаешь, что «Шерри» – мой любимый ликер? Откуда ты все знаешь? Ты страшный человек, хотя и врач.
В голосе, однако, страха нет, и Иван осторожно подался к ней. «Захочешь овладеть женщиной – возьми ее за руку»…
Но никем он, конечно, не овладевал. Тем более Ласточкой. Единственное, чего хотел – это успокоить, уберечь от неизвестной тревоги и беспокойства, поселившихся в душе. Не психиатром работал, но понять, что человеку надо успокаивать именно душу, – для этого медицинских заведений заканчивать не надо. И уже в квартире, на знакомой маленькой кухне признавался, как обомлел от нее во время первого знакомства. Про машиниста рассказывал. Про страх перед ее славой.
– Какие же вы, мужчины, глупые и нерешительные там, где надо бы.
Подошла к зеркалу. Но не для того, чтобы посмотреться, а поправить увядающие цветы в вазе. Каждый цветок в отдельности. И даже не поправить – дотронуться до белых спинок, теряющих упругость. И только в этот момент Иван начал понимать картину художника – там, где ласточки и не до конца четкий образ…
– А я сегодня позвонила человеку, который мне страшно, безумно нравится, – она перешла от цветов к телефону, дотронулась и до него. – Он мне пообещал однажды позвонить, но проходили дни, а телефон молчал и молчал. И тогда я сама разыскала его номер. Презирая себя, набрала его. Как я надеялась, что он куда-то срочно уехал или просто потерял сигаретную пачку, на которой записывал мой телефон. Как надеялась, если бы ты знал…
Иван сидел не шелохнувшись, испытывая жуткую неловкость от этого отчаянного признания, от безумной попытки хоть как-то оправдать ее неизвестного знакомого. Но что он мог сделать, что вообще можно сделать в ситуации, когда… когда ему и не хотелось ничего делать для другого, выбранного ею. Только и мог, забившись в угол диванчика, вцепившись к бокал с вишневым сладким напитком, слушать. Давать возможность хозяйке выговориться, выплеснуть боль, непонимание, поделиться непринятой любовью. Чтобы не сгореть или не превращаться вновь из ласточки в воробья.
И она рассказывала, рассказывала про какой-то вечер в Доме литераторов, про генерала и про то, как он бежал к ней по залам и коридорам, а все оглядывались – кто с завистью, кто с недоумением. И как записывался телефон, как дарились цветы…
– А сегодня он сказал, что не может оставить книгу, что рукопись – главное, а остальное мешает и отвлекает. Я мешаю и отвлекаю… Налей мне еще.
Нежно-розовая жидкость легко приняла форму бокала и замерла на длинной ножке. Останкинская башня с рестораном «Седьмое небо». Это потом они сгорят…
– И я сказала себе: «Все. Умерло». Это ужасное, ужасное состояние, когда теряешь того, кто нравится. И тут появился ты. И купил этот прекрасный ликер. Я хочу поднять этот тост за тебя. Живи долго и на удачу другим.
Она медленно выпила, долго смотрела на оставшуюся капельку на дне бокала, потом встала и вышла на балкон. Ветер запарусил занавеску, и Иван заторопился следом, прихватил жилетку: дождливый вечер – он и летом стыл.
Ласточка повернула голову, благодарно и беззащитно улыбнулась, провела ладонью по щеке Ивана. Белая, полненькая рука ее слишком долго оставалась рядом с его губами, чтобы не поцеловать пульсирующую жилку на изгибе локтя.
Чтобы женщина согласилась быть рядом, мало взять ее за руку. Надо найти пульсирующую жилку…
Но в этот момент раздался телефонный звонок. И вздрогнула Ласточка. Потеряв жилетку, бросилась на электрический зов. И снова это оказался какой-то Костя. Но Иван понял, что ему следует уйти. На этом балконе должен стоять генерал. Она ждет только его.
– А вы мне не дадите телефон генерала? – попросил я, когда понял, что продолжения рассказа не будет. Собственно, и продолжаться было нечему.
Еще не зная, зачем он мне понадобился, Ласточка задумчиво замерла. Но какая в этом напряжении таилась надежда на то, что я каким-то образом повлияю на ситуацию с генералом! Бедные женщины, позволяющие себе столь безотчетно влюбляться!
Но я и впрямь не знал, о чем мне говорить с генералом или что просить. И стану ли вообще звонить ему. Пока сработала чисто журналистская привычка обсосать со всех сторон факт. Обложиться любым доступным материалом. Да и с чего я стану заниматься генералом, если меня привел в этот дом Волонихин? – До свидания. Извините за вторжение.
