Вот тут-то и вырабатывалось, оттачивалось мастерство чиновника администрации становиться безликим: в однородной массе труднее запомнить отдельные лица и выхватывать их на заклание. Система же власти оказалась выстроенной по признакам личной преданности, и потому изгнание одного начальника влекло за собой толпу иных. Рано или поздно не мог не попасть в число надоевших президенту и Павел Сергеевич. Богатым не стал, в умные не пробился, говорливостью не удивлял. А что осанку приобрел, глаза научился щурить – то шло как раз в минус: не кажись выше царя.
И не мельтешил он с удобрениями, поездами, экологией. Подкожно чувствовал, что нужно нагулять жирок, настелить соломки, ибо так сладко упавшее в руки в 91-м в один прекрасный момент может исчезнуть. Терять уже не хотелось…
Подошел к глобусу. Содержимого тайного бара хватит не на одного гостя, но и этим пусть займутся другие. Налил себе глоток коньяка, выпил на удачу. На глаза попались оставленные журналистом макеты. Ерунда – буковки в журнале. Судьбы людей, а порой и целых народов вершат не слова, а угадываемые подчиненными и клерками желания вождей.
Больше не задерживаясь, вышел из кабинета. Секретарша встала в готовности выслушать указания.
– Сегодня меня не будет.
Завтра тоже. Возможно, многие вздохнут с облегчением, начиная с секретарши и кончая Вениамином Витальевичем. И флаг им в руки. Каждый живет свою жизнь. А он идет брать билеты. – Водитель пусть отдыхает, я сам сяду за руль.
Давно не испытывал он наслаждения от того, что придется что-то сделать самолично. Пусть даже постоять в очереди и взять билет. Если некоторые думают, будто Кремль отучает шевелить даже пальцем, если он не указательный и не для услады женщин, то глубоко ошибаются. Жизнь при царе Борисе как раз и учила крутиться и думать о личном.
После духоты касс – к себе, на дачу. Окрестные жители успели обозвать их застройку «Долиной нищих», но в этой стране если и стоит обращать на что-то внимание, то лишь на чих Президента. И то если находишься рядом с ним. А что до иронии или презрения… В начале девяностых у каждого имелся шанс переменить судьбу. Он, между прочим, рисковал головой, когда пошел за трехцветными знаменами. И черт его знает, когда госбезопасность вспомнит их имена. Так что все по правилам. А если не по ним, то по доле самоотверженности и участия в демократизации общества.
Улыбнулся, прекрасно зная подоплеку этих красивых фраз, но дискуссии разгореться не позволил. На дачу, домой.
Внутрь ограды из красного кирпича с ходу заезжать не стал. Прошел вначале мимо узорных ворот и вдоль стены случайным прохожим, при этом стараясь оценить возведенную крепость глазами Зарембы. Остался доволен: до верха не подпрыгнешь, скос идет внутрь двора, поверху зацементировано битое стекло и вьется элегантный чубчик колючей проволоки. По бокам и с тыла – соседи с еще более мощными укреплениями, поскольку занимали в администрации ступеньки выше.
Но подполковника он ждет в дверь. Пять минут разговора-знакомства, пара слов восхищения и пожеланий удач. И – расставание. Пусть уходит. А что начнет происходить с ним через пять дней, за то он не отвечает.
Нажав пульт, открыл автоматические ворота для въезда в гараж. Как бесценную реликвию, взял с заднего сиденья дипломат, где плескалась в стеклянной замурованной пробирке медленная смерть Зарембы. Хождение во власть научило устранять и врагов.
В доме повторил процедуру: остановившись у порога, глазами врага постарался спрогнозировать ситуацию в выгодном для него свете. Остался недоволен расстановкой кресел у камина, откатил их к противоположной стене. Вот теперь спиной к дверям сидеть не придется. Поправил и торшер, чтобы свет падал на лицо главного собеседника. К своему креслу, под правую руку, придвинул тумбочку.
В свое время, курируя поставки стройматериалов и продовольствия в Чечню, вылетал однажды туда часа на два. И потом лишь намекнул в МВД о желаемом подарке, как состоялся приказ о награждении именным оружием: кто откажет представителю администрации? Пистолет лучше держать в кармане, но вдруг придется его выложить. Как говорится, дай Бог, чтобы не понадобился, но перестраховки лишней не бывает.
Теперь можно ждать.
Ждать было невозможно.
– Алло, это я. Как жизнь?
– Не скажу.
– Почему?
– Потому что хороша. Но ты же не поверишь.
– Не поверю.
– Выдаю рецепт: я ушел из администрации.
– А-а, тогда без вопросов. Наши кто остался?
– Звякни Семену. Последний из могикан.
– Звякну. Пока.
– Пока всем.
– Алло, Семен? Как жизнь?
– Издеваешься?
– Что, совсем плохо?
– Нет, хорошо.
– Ладно, не обижайся. Сам недавно из этой шкуры. Как там мое, чеченское направление?
– Готовимся к миру.
– Что, победа близка?
– Тут смотря чья победа…
– Не понял. Если к миру…
– Ох, не телефонный это разговор. Одно скажу – смотри за Лебедем.
– Заинтриговал. Пиво давно пил с горла в каком-нибудь скверике?
– О-о-о!
– С меня хвост воблы. В девятнадцать около памятника Кириллу и Мефодию.
– Это будет классно.
Какое же это убожество – служба в Кремле, если у мужика вызывает восторг сама возможность вырваться на пиво! А Павлу Сергеевичу ни о Чечне долбаной, ни о пиве нет заботы. Ему просто нужно скоротать сутки.
Машину брать не стал. И вновь испытал наслаждение от поездки в электричке, толкучки метро. С удивлением узнал цену на жетон и наконец-то увидел новые автоматы при входе. С восторгом рассматривал облепившую стены рекламу, пристально всматривался в людей, пытаясь по выражению лиц определить, каково ныне живется простому смертному. Ведь все они остались в том времени, откуда вырвался сам Павел Сергеевич. И рассматривал, собственно, не их, а как бы себя со стороны, прекрасно зная, что в любой момент может прервать эксперимент по подглядыванию за прошлым. Кажется, это грело больше всего: опуститься до толпы, не рискуя в ней остаться.
И не только ради наслаждения ехал на пиво общественным транспортом Павел Сергеевич. Он прощался с Россией и с собой прежним в ней. Эта мысль еще не стала осознанной, она еще не укрепилась и не подчинила себе вся и все. Но исподволь уже диктовала линию поведения, заставляла по-иному смотреть на вещи, мимо которых еще вчера он пролетал, не обращая внимания.
Куда еще захотелось съездить – это на родной завод. В первые месяцы работы в Кремле, несмотря на жуткую загруженность, он находил время и вырывался к бывшим напарникам. С каким благоговением на него там смотрели! А потом, к сожалению, пошли иные застолья, и, как бы то ни было, вся страна повисла на шее.
Что творится на заводе сейчас? Жив ли он сам, завод? Выстоял ли в суматохе распродаж и приватизаций? Надо было хоть чем-нибудь помочь, когда находился при власти. В то же время интересно посмотреть, с искренним ли почитанием ему кланялись от проходной до кабинета директора. Время позволяло, и Павел Сергеевич пересел на синюю ветку метро.
