Дождавшись, когда его отослали подальше, схватил мальчугана за локоть:
– Компот хочешь?
Струхнувший поначалу Бычок заулыбался, узнавая одного из отказников полакомиться плодами любовных утех. Подмигнул Зарембе: как дела? Созрел для блондинок или брюнеток? Сегодня они не пьяные…
– Пойдем перекусим, – пригласил подполковник мальчишку. При этом показал пустые руки: воровать нечего, так что не глупи и ни на что не надейся.
– А ты что, меня искал? – не поверил Гринька.
– Искал, – не счел нужным лукавить спецназовец.
Но про причины промолчал. Зачем ребенку знать, что человек тянется в первую очередь к себе подобному. А он, спецназовец и разведчик, способный выстоять в схватке с превосходящим врагом, умеющий выживать в пещерном веке, оказался бессилен перед собственной судьбой. Оставшись, как и Гринька Бычок, одиноким. Только тот ищет любителей женщин – чтобы выжить, а он рвется на войну, где можно умереть.
Но умирать он не желает. Несмотря на то что слишком смелой показалась ему операция по сдаче Грозного. Слишком масштабной и государственной, чтобы ее не предали на самом последнем этапе и на самом высоком уровне. Не могли люди, вытирающие о страну ноги, вот так сразу прозреть и воспылать к ней любовью и гордостью. Испугаются. Предадут. И вместе со страной окажутся в очередной раз преданными те, кто пойдет в тыл к врагу. Звериное военное чутье мало подводило Зарембу, а здесь оно проникало во все поры, предупреждая об опасности.
Но даже если бы подполковник точно знал, что придется погибнуть в окруженной чеченской столице, он все равно не позволил бы себе отказаться от похода. И потому хотел лишь завершить – на всякий случай – некоторые дела на этой земле. Среди возможного – заняться судьбой Гриньки Бычка. Пусть хоть одной обездоленной душой не абстрактно в мире, а конкретно в родной стране станет меньше.
Когда в знакомом кафе уселись за еду, Заремба начал разведку:
– Ты знаешь, кто такие кадеты?
– Что-то царское, в школе проходили.
– Не царское, а сейчас созданы школы для будущих офицеров. Наподобие суворовских.
– Не, там дисциплина, – мгновенно почувствовав, куда дует ветер, замотал головой Бычок.
– А что, лучше вот так работать на чужого дядю?
– На родную тетю, – бдительно поправил Гринька, перво-наперво напиваясь компота.
– И думаешь этим заниматься всю жизнь?
– Откуда? Тетка скоро станет старая и к ней мало кто пойдет.
Не проживем. Надо думать.
– Вот давай вместе и подумаем.
– А можно, я сначала в туалет сбегаю?
– Сбегай.
Вытряхнув в рот из стакана разбухший чернослив, Гринька заторопился из кафе. Соблюдая джентльменство, Заремба в ожидании напарника отодвинул свою порцию салата. И – минут через пять понял, что Гринька не вернется. Ему страшны порядок и дисциплина, он верит, что можно жить, крутясь по вокзалам, воруя и обманывая. Новое поколение выбирает пепси, как учит реклама. Несмотря на то что компот вкуснее…
Не притронувшись к еде, Алексей вышел из увитого искусственными цветами зальчика. И вновь уборщица закружила вокруг оставленного обеда, охраняя его от бомжей. В первую очередь, естественно, для себя: когда у людей нет веры в завтрашний день, они перестают стесняться делать запасы сегодня. Даже из подножного корма.
А на привокзальной площади, более любых других мест в городе предрасположенной для грусти, не было сумрачнее человека, чем подполковник Алексей Заремба. Занятый последние годы войнами в «горячих точках», по существу не касавшийся мирной жизни, он вдруг нашел ее искривленной для своего понимания и восприятия. За что тогда он подставлял свою голову под пули? За что уходили из жизни его бойцы спецназа? Чтобы оставались Вениамины Витальевичи и его покровители? Чтобы Гринька Бычок радовался своему падению? Чтобы предательство становилось нормой жизни? Чтобы киоски украшали газеты с вынесенными на первые полосы голыми задницами брюнеток и блондинок?
И получалось, что самым надежным, проверенным и счастливым местом для Зарембы оказывалась опять-таки война. Она была его домом, где знаком каждый закоулок и любой скрип. Где можно ходить в темноте на ощупь, не опасаясь подвоха. Где позовешь – и к тебе придут. А если убьют – то вроде как бы и честно. Здесь, в мирной Москве, обстоятельства заставляли его становиться убийцей, а он этого не желает.
А пока он возвращался к Кате. Можно упрекнуть себя, что около нее остановился из-за небогатого выбора адресов. Что в другой ситуации он бы на ней, возможно, и не остановил взгляда. И именно это чувство – чувство вины, играло с ним злую шутку: все три ночи, проведенные в Можайске, он спал на раскладушке в кухне, не позволив себе войти в комнату к хозяйке. Чтобы та не подумала, чтобы он не подумал, чтобы это кому-то не показалось чем-то… Идиоты! А она так светилась в первый и даже во второй вечер. Провожая сегодня утром, виновато подняла взгляд: я что-то не так делаю? Ведь я чувствую, что мы нравимся друг другу…
Все так. Но… но завтра опять – Чечня. Фээсбешники, на прием к которым Заремба через капитанов все же набился, ухватились за него мертвой хваткой. Можно гордиться, можно грустить: все меньше оказывается тех, кто готов идти на риск ради Отечества. Именно ради Отчества, потому что больших денег не сулили, только боевые.
И вот все наплыло на подполковника: и сбежавший Гринька, и грустные размышления по творившемуся в стране, и злость на самого себя за Катю. Обнадеживать, приближать к себе человека, чтобы тут же уйти… Будь уверенность, что вернется, разве не пошел бы за чувствами?
На станции в Можайске купил самый большой из имеющихся в ларьке букетов, собранный из различных цветов. Не понравился пришпиленный степлером к обертке легкомысленный свадебный бантик, и в такси осторожно оторвал его. Проезжая мимо знакомого поворота, скосил глаза в овраг. Чисто, лишь старая бочка вновь оказалась никому не нужна. Как будто ничего и не было. Огонь затух, не разгорелся. А на нескольких подонков на земле стало меньше.
Катя, на счастье, еще не вернулась, и Алексей ринулся в магазин. Продуктов накупил как на свадьбу, но это всего-навсего будет ужин. К сожалению, прощальный. Или к счастию?
Успел. Успел приготовить стол прежде, чем с тайной надеждой, что гость уже дома, в замок вошел ключ. И когда Катя в настороженном ожидании вошла в квартиру, ей навстречу надвинулись цветы. Ей и полевых ромашек никто в последние годы не дарил, а тут к груди – огромный букет из радужного соцветия. Подарок загородил Алексея, и она торопливо опустила его, желая быстрее увидеть глаза подполковника, понять в них причину нежданной щедрости и очаровательного внимания.
Хорошо, что Алексей не стал по-гусарски падать на колено, посчитав этот жест не то что неуместным, а слащавым для данной ситуации. И когда Катя прочла в его глазах виноватость, и когда с прощенной печалью мысленно ответила: «дурачок ты мой милый», – и вот тут, поняв друг друга, истоскованно подались навстречу. И был смят между ними самый шикарный букет Можайска, и упал с головы Кати берет, ухитрившись не стукнуть кокардой об пол и не спугнуть поцелуй.
