Оказывается, когда оба тренера со «сборниками» явились в зал – «отстой» еще бурлил. В дальнем углу зала махались два придурка (кто и как – вглядываться было лениво), а молодой инструктор Арик ржал сивым мерином и хватался за животик.
– Закругляйся, Арька, – буркнул ему Отбитыч, а Оторвыч и вовсе кулак показал, ибо молчание – золото.
– Эй, заканчивайте! – сквозь хохот выдавил Арик, но драчуны в увлечении его не расслышали.
Вокруг веселился «отстой», блистая остроумием.
Тогда Арька огреб подзатыльник от Отбитыча, после чего увял гиацинтом в холодильнике; «сборники» пинками принялись выпроваживать молодняк, а Оторвыч враскоряку зашлепал к драчунам. Тот, что помоложе и повыше, был ухвачен карающей дланью за кудри и отправлен на маты – отдыхать. Зато маленький в порыве здорового негодования успел ткнуть Оторвыча под ребра кулаком в перчатке. Бывший «вольник», которому этот кулак был, что слону – дробина, в недоумении покосился на маленького и отвесил ему легкую плюху.
После чего обождал: пусть два «сборника» под локотки выведут обеспамятевшего героя.
Зато когда Оторвыч упал сперва на колени, а там и вовсе мордой в пол, взвыв резаной белугой, никто не решил, что тренер шутит. Поскольку шутил он в последний раз при собственном рождении, выходя задницей вперед. Оторвыч катался по полу, рев его мало-помалу переходил в хрип, могучее тело сотрясали конвульсии, и еще слава богу, что расторопный Арька кинулся к телефону в подсобке – вызвать «Скорую». Там же, в подсобке, нашлась аптечка, в аптечке нашелся баралгин и прочая пакость; засосав груду «колес», Оторвыч наконец скорчился в углу, тихонько поскуливая… короче, врачей решили не ждать. За ними как за смертью посылать! Арька сел за руль машины Оторвыча, несколько парней поздоровее снесли отставного борца и с трудом погрузили в салон. Машина умчалась вихрем, а Отбитыч отловил самого языкатого из «отстоя» за шиворот и учинил допрос.
Выяснилось, что маленький явился сегодня во второй раз. В первый Арька его сразу наладил вон. Старичок, сказал Арька, ты это… ты записывайся и плати, а там будем поглядеть. Глядеть, в общем, было не на что, но Большой Босс дал установку: любой, кто платит, может заниматься. «А посмотреть?» – спросил старичок. «Бесплатно?» – в ответ спросил Арька. И объяснил, что бесплатно старичок может посмотреть только на одну штуку, которая телепается в Арькиных штанах с красивой надписью «Adidas». Никто так и не понял, что с надписью: штаны или штука? Старичок еще что-то повякал и обиженно выветрился, чтобы в следующий раз явиться по новой. «Это опять ты?» – спросил Арька. Это опять я, сказал старичок, давайте поработаем, если вы такие крутые. Мы очень крутые, сообщил Арька и позвал Дровосека. Ты смотри, Дровосек, сказал Арька, ты смотри у меня… Дровосек все понял и обещал смотреть.
А старичок пошел переодеваться.
Потом они с Дровосеком долго веселили народ: старичок бычком кидался вперед, суча ручонками, а Дровосек отходил в сторону и пинал старичка пяткой в задницу. Или мазал перчаткой по мордашке.
Короче, веселуха.
А потом пришел Отбитыч… то есть Феликс Германович.
Все.
Шемет пожал плечами.
История была совершенно дурацкая. Как и все истории, от которых отчетливо пахнет жареным.
– Пошли, Феликс, – решил он, вставая. – В больницу съездим, что ли…
На улице к ним кинулся знакомый плешивец. Шемет уже машинально поддернул рукав кожаного плаща, глядя на часы, но гражданинчик, как выяснилось, временем не интересовался.
– Прошу прощения… Извините, там сумка… сумка моя осталась! В зале. Можно, я заберу? И это… как там ваш товарищ?
Шемет с удивлением посмотрел на Отбитыча и обнаружил: распухшая по жизни физиономия боксера наливается дурной кровью.
Вот-вот закипит.
В эту минуту, потемнев лицом, второй тренер был чудовищно, невозможно похож на своего кумира – знаменитого «ухогрыза» Майка Тайсона.
– Костя… – Глухой рык заставил дернуться хрящеватый кадык Отбитыча. – Костя… С-сука!
– Что? Ты чего, Феликс Германович, умом тронулся?!
– Костя, это же он! Он, п-падла! Который Шурку завалил! Ах ты…
Вдруг став по-молодому быстрым, Отбитыч оказался совсем рядом с гражданинчиком. Но бить раздумал. Не до такой степени взвился, чтоб не понимать: пришибешь кощея – не отмажешься. Поэтому он просто толкнул гражданинчика в грудь левой рукой, в результате чего неудачливый плешивец улетел к ближайшему тополю, где и присел.
А Отбитыч сломал себе два пальца и один вывихнул.
– Я ведь!.. – завизжал гражданинчик резанным на Святки поросенком. – Я только!.. Я попробовать хотел!
– Попробовать? – вежливо спросил Большой Босс, не обращая внимания на ругательства Отбитыча. – Что ж, давайте попробуем. Меня зовут Константин Георгиевич. А вас?
Большой Босс доверял своему нюху.
Ставить на «темных лошадок» рискованно, но эта лошадка была уж слишком темной.
XII. Нопэрапон. Свеча шестая
С сорока пяти лет необходимо во многом переменить способности в Но. Но коли до этого возраста хранишь в себе цветок неутраченный, он-то и есть цветок истинный. Что до тонкого подражания, то, начиная с этого периода, едва ли требуется столь уж прибегать к нему. В целом лучше выбирать пьесы присущего тебе стиля, играть легко и спокойно, без видимого усилия. Вот и выходит: кто знает собственную плоть, является мудрым в сердце своем.
Дзэами Дабуцу. «Предание о цветке стиля»
1
Ну ты это… ты, чудила, взаправду жизни лишаешься или как? Нету у меня времени торчать здесь…
У рогатой коряги, сплошь обросшей слизью и гнилыми ошметками, стоял каппа. Точно такой, каким был он в детских сказках и описаниях вралей-очевидцев. Ростом по грудь Мотоеси, коренастый пучеглазец с осьминожьим клювом вместо носа, каппа приплясывал от нетерпения и поглядывал на юношу с отчетливым намеком.
«Сейчас утопит… – Странно, мысль эта не вызвала ужаса; просто скользнула вялой змеей по задворкам разума, исчезнув в темноте норы. – Прыгнет, вцепится и утопит. Ну и ладно… пусть… так даже лучше!»
Каппа обиженно надул щеки пузырем.
– Ходят тут, ходят, а чего ходят, и сами не знают!.. – Водяник вроде бы ни к кому конкретному не обращался, даже глядеть стал в сторону (нет-нет да и кося круглым рыбьим глазом на остолбеневшего юношу). – Девочку нашу гоняют, железкой своей грозятся… блюют опять же где ни попадя, морду в чужой речке полощут!.. Ни стыда, ни совести!
Лунная пыльца заблестела на слоистой, чешуйчатой коже каппы, на роговом клюве-носе, на перепонках между пальцами.
– Эх вы, люди-и-и… ну, давай!
Желание шагнуть в черную стылость воды, упасть лицом вперед и больше никогда не подниматься, раздутым счастливчиком плывя по течению, вдоль по-зимнему пустых берегов ласковой реки к морю, к тихим морским бухтам – желание это, встав из потаенных глубин, на миг стало для юноши почти нестерпимым. Почему-то вспомнилась (не пришла, всплыла, явилась – просто вспомнилась) маска нопэрапон. Сам не зная, зачем он это делает, Мотоеси заставил лиловую безликость взорваться глазами навыкате, раскрыл внизу узкую, безгубую щель рта, где вместо зубов отсвечивали костяные пластины; вот и клюв пробился, замер, полуоткрытый, вот и жесткая щетка волос упала на лоб без единой морщинки…
