— В какое училище?
— Заболтался я с тобой! — лицо старого Аленина потемнело. — Времени-то чуть осталось. Слушай внимательно внучек.
Дальше старый Аленин рассказал мне о своей договоренности со станичным атаманом попытаться устроить Тимофея в Иркутское юнкерское училище на казённый кошт, и о том, что Селевёрстов в Благовещенске разговаривал об этом с самим наказным атаманом и тот обещал посодействовать. При выпуске из этого училища по 1 разряду можно будет получить звание хорунжего и стать офицером. Только тяжело в него поступить обычному казаку. Мало кому удаётся. Также рассказал о том, что у Селевёрстова находятся три хороших строевых коня и оружие, которые он сохранил для Алениных после боя Тимофея с хунхузами.
Потом дед Афанасий раскрыл шкатулку достал пачку кредитных билетов по двадцать пять рублей и, развернув платок, высыпал на стол кучку золотых пятирублевок.
— Здесь восемьсот рублей, — вздохнул старик. — Семьсот атаман передал кредитными билетами. Это премия за убитых тобой хунхузов и их снаряжение от наказного атамана. Селевёрстов с казаками, сам понимаешь, всё более менее нормальное с хунхузов поменял на бросовое из станичного добра, но всё равно добре получилось. Семь сотен рублей очень хорошая премия. А сто рублей я накопил за последние годы на чёрный день. Теперь это всё твоё. На учёбу, внучек, тебе.
— Деда! Афанасий Васильевич! Да что вы, в самом деле. Прекратите! Вам ещё жить, да жить.
— Нет, внучек. Пришло моё время. Всё, отжил своё. Пора!
Старик, тяжело встав из-за стола, прошёл в угол горницы, где стоял сундук, открыл его, достал свой парадный мундир с наградами и разложил его на кровати.
— В нём меня похоронишь! Награды только перед тем как в землю опускать будете, сними. Оставь себе на память.
Я глядел на деда, и мои глаза наполнились влагой.
— Всё, внучек. Теперь в баню. К Богу на суд надо чистым приходить.
Старый Аленин взял чистое исподнее, уже лежащее на кровати и вышел из горницы.
«Чудит, старик, — подумал я. — Но хорошо, что с ним объяснился. Теперь скрывать ничего не надо. И принял всю эту невероятность дед как-то спокойно, хотя ни одной книжки фантастической не читал».
Я подошёл к столу. Завернул деньги в платок и положил обратно в шкатулку. Затем открыл ларец и долго перебирал, лежащие там бумаги. В основном это были выписки из церковных книг о рождении и смерти членов семьи Алениных, поминальная книга с датами помина умерших родных, наградные листы и прочие документы. Убрав шкатулку и ларец в сундук, взял в чулане самовар и понёс его на двор, чтобы наполнить водой и растопить. Дед после бани мог выпить чашек пять-шесть горячего и обжигающего чая.
Выйдя на крыльцо, увидел, что дед с влажными волосами и бородой, в чистом исподнем уже сидит на любимой лавке у крыльца.
— Чайку — это хорошо, — дед размашисто перекрестился. — Давай, внучек, раскочегарь самовар, да в бане приберись, а я пойду, прилягу, что-то ноги не держат.
Старый Аленин начал подниматься на крыльцо, пропустив спускающегося внука.
— Да! Тимофей, чуть не забыл. Домовина моя готовая на подволоке в сарае лежит.
— Деда, ну что ты всё заладил: умру, домовина, похоронишь меня. Как маленький.
— Цыц у меня! Ишь, голос поднял! Ещё не умер. А офицером стань, Тимоха, и науки свои полезные казакам передай. Это мой наказ тебе, Тимофей Васильевич! — с этими словами старик зашёл в дом.
Я быстро наполнил свежей водой самовар, растопил его, потом сбегал в баню, вымел листья, опавшие с веников, которыми парился дед, промыл полы, лавки, замочил в щёлоке грязное исподнее деда и пошёл в дом. Зайдя в горницу, увидел деда лежащего с закрытыми глазами, не на кровати, а на лавке и со скрещенными руками.
«Вот дед чудит! — подумал я. — Осталось только свечку зажженную воткнуть и можно отпевать».
И в тот же момент неестественная желтизна щёк на лице деда заставила меня броситься к старику и прижаться ухом к груди. Биения сердца слышно не было. Я прижал два пальца к сонной артерии на шее деда — пульса не было.
«Этого не может быть», — метались мысли в моей голове. — «Не может быть такого. Сказал, что умру сегодня, и умер. Он что сердце себе остановил?»
В это мгновение будто что-то лопнуло в моём сознании. Упав на колени перед лавкой, я уронил голову на грудь деда и в голос зарыдал. Сколько проплакал, выкрикивая какие-то слова, не помню. Успокоившись и поднявшись на ноги, я, оторвав от холстины тесёмку, подвязал подбородок деду и вышел из дома. Потом оседлал коня и поскакал в станицу, чтобы сообщить о смерти деда станичному атаману.
Глава 6
Выбор пути 2
Воспоминание о том дне наполнило меня грустью. Жалко было старого Аленина. За три месяца общения, благодаря Тимохиной составляющей моего сознания, я стал относиться к нему, как к своему деду. Тем более, Афанасий Васильевич был очень похож на моего родного деда, которого я сильно любил. Но именно смерть деда и его последние слова позволили мне окончательно определиться с моей дальнейшей жизнью в этом мире и наметить первые шаги.
Дед наказал мне стать офицером, чтобы передать мои военные знания из XXI века казакам. «А чем не смысл жизни?» — думал я в тот день, пока скакал в станицу, чтобы сообщить о смерти старого Аленина.
Дед говорил, что в юнкерское училище принимают с восемнадцати лет. У меня впереди почти четыре года. Есть время, чтобы разобраться с тем уровнем знаний, который необходим для поступления в училище. Больших проблем тут не должно быть, надо только как-то залегендировать для окружающих, где я этому выучился. С физической и военной подготовкой надо тоже не переборщить. Ладно, с этим со временем разберёмся. Идём дальше. Поступил в училище, отлично проучился, выпустился и получил первое офицерское звание — хорунжий и под командование полусотню казаков, вернее всего, в Амурском полку. Это будет где-то в 1894 году. До китайского похода в 1900 году будет ещё шесть лет. За это время можно будет обучить кое-чему казаков и обкатать новую тактику и приёмы ведения боевых действий на хунхузах, а потом против китайцев.
Если всё пройдет гладко, то возможно к началу русско-японской войны в Амурском полку будет сотня казаков, умеющих вести разведочно-диверсионные операции против противника по методикам, опережающих действительность на сто лет. Что это даст? Нанесение большего урона противнику, возможно, получится кого-то «стереть» с карты истории из генералитета японской императорской армии, что окажет стратегическое влияние на ведение наземных операции в этой войне. И благодаря этому есть вероятность распространения этого опыта в войсках через Главное управление Генерального штаба или через Главный штаб, если его не переименуют в 1905 году. Хорошо бы при этом как-то поступить в Николаевскую академию Генерального штаба, чтобы теоретически обосновать новые методики ведения данных боевых действий и найти человека, который смог бы их пропихнуть в управление боевой подготовки российской армии.
