Касьянов пригласил Бекетова и Соловьева, Тарала само собой подразумевался, отпраздновать получение мною свидетельства у него дома, где уже собралось немного гостей. Соловьёв с сожалением отказался, свои гости в гимназии, а Бекетов присоединился к нам.
Дома у Касьянова меня познакомили с его женой, очень миловидной женщиной лет сорока и двадцатилетней дочерью Татьяной, очень импульсивной студенткой второго курса Томского университета. Позже за столом, увидев какими глазами Арсений глядит на Татьяну, я понял, что амур высадил в молодого купца весь колчан. Пропал парень.
Кроме семьи Касьянова в гостиной также присутствовали Ельцов Иван Петрович купец 1 гильдии, золотопромышленник, Львов Николай Степанович, построивший и запустивший два года назад первый на Дальнем Востоке чугунно литейный завод со своей дочерью Светланой единственной наследницей, а также Патрин Алексей Фёдорович, также купец 1 гильдии, судовладелец и золотопромышленник, из амурских казаков, с женой. Про всех этих купцов можно было сказать одно, они сделали себя сами, self-made man, так будут говорить в будущем американцы. От них просто веяло аурой властности, напора и ещё чего-то такого, что заставляло относиться к ним с большим уважением.
После знакомства, Касьянов пригласил всех за стол. Обед прошёл изумительно. В этот раз стол ломился от изысканных кушаний. О том, как они называются и из чего приготовлены большая часть блюд, я узнал лишь к концу обеда. До этого чинно кушал всё, что мне подкладывала прислуга в тарелки.
На первое подали суп куриный с гренками и борщ по-польски с ушками. Оказывается, этот национальный борщ подаётся прозрачным наваристым красным от свеклы бульоном, но без грамма овощей, а в дополнение к нему идут отдельно сваренные симпатичные пельмешки-ушки с грибной начинкой. Непривычно, но вкусно!
Второе холодное на столе представляли: сиги, фаршированные шампиньонами, волованчики с пюре из дичи, крокеты из яиц под бешамелью, шофруа из куропаток по-французски. Бешамель это соус с мускатным орехом, а шофруа оказалось очень вкусным заливным из филе куропатки.
Второе горячее оказалось не менее изысканным и также очень вкусным: телятина по-мещански, филейчики из куропаток с трюфелями, паштет из рябчиков с трюфелями и жаркое из тетерева. В качестве антреме на столе предлагались пирожки, кулебяки, расстегаи, блины с начинкой, соленья, нарезки мясные и рыбные.
Третьи блюда, представляющие сладкий стол, составили шарлотка яблочная, крем баварский с мараскином, компот из персиков (горячий) и бланманже миндальное, то есть желе из миндального молока. Спиртное на столе было представлено русской водкой «Смирновъ», французским коньяком «Реми мартен», испанскими и французскими винами. Сколько денег на всё это потратил Касьянов, я мог представить себе с трудом, так как в ресторане, пока еще единственном в Благовещенске не бывал и какие там цены не знал.
По рассказам деда на приисках «Желтугинской республики» в 1885 году ведро «ханшина» — плохой китайской водки стоило 30 граммов золота. На рынке, куда ходил с кухаркой, работающей у Тарала, я видел как из-под полы штоф «ханшина» продавали за два кредитных рубля. Сколько могла стоить водка, проделавшая путь до Благовещенска из Москвы, а коньяк и вина из Франции и Испании, не поддавалось моему исчислению. И если все эти затраты были сделаны только для того, чтобы отпраздновать получение мною свидетельства об испытаниях на зрелость, то такое торжество сильно льстило моему самолюбию, но и заставляло серьёзно задуматься. Зачем и почему Касьянов это сделал?
Основной темой для беседы за столом во время обеда стал конный переход сотника Амурского казачьего полка Дмитрия Пешкова, который в начале ноября 1889 года выехал в одиночку на своём коне монгольской породы по кличке Серый из Благовещенска и 19 мая этого года въехал в Санкт-Петербург, преодолев верхом 8300 вёрст.
«Казачий телеграф» уже донёс до Благовещенска новости о том, что перед въездом в Петербург Пешкова ожидала торжественная встреча из двух эскадронов лейб-гвардии Казачьего и Атаманского полков с трубачами и хорами полковых оркестров. По своей инициативе рядом с эскадронами сотника встречали несколько сотен конных офицеров.
27 мая, неделю назад, на параде лейб-гвардии Конногренадерского и Уланского полков император Александр III вручил Пешкову орден святой Анны 3-й степени, а потом пригласил на завтрак во дворец.
Больше всех об этом вещал купец Патрин, он оказывается, как и Пешков был из станицы Албазина.
— Молодец, Дмитрий, — раскрасневшийся Патрин, потряс кулаком в воздухе. — Столько вёрст пройти одноконь. Не забоялся. А я его ещё бесштанным пострелёнком помню, как он голоногий по станице на прутике скакал. А теперь с самим императором завтракал!
— А что нам на это скажет, Тимофей? — Татьяна Касьянова с благожелательной улыбкой, но бесятами в глазах обратилась ко мне. — Почему герой сегодняшнего дня молчит?
— Уважаемая Татьяна, дамы и господа, я считаю конный переход сотника Пешкова победой человеческого духа и мужества над силами природы, — я сделал небольшую паузу. — Награждение императором господина сотника орденом — это высокая оценка данного, не побоюсь сказать, подвига. Но сам бы я на такое не пошёл, так как считаю такой риск неоправданным.
— Поясните, молодой человек, — купец Патрин, набычившись, уставился на меня, а по лицам молодых дам скользнула гримаса пренебрежения.
— Постараюсь, — я на пару секунд замолчал, собираясь с мыслями. — Господа, все присутствующие за этим столом неоднократно участвовали в дальних переходах, сопровождая грузы.
Все мужчины, сидевшие за столом, синхронно кивнули головами.
— Все вы знаете, сколько опасностей подстерегает всех в таких походах, особенно в зимнее время. Но эти опасности возрастают многократно, если ты путешествуешь один по суровому зимнему Приамурью, Восточной Сибири. Погибнуть можно в любой момент.
— Это так, — прервал меня купец Ельцов. — Вот помню недавно…
— Иван Петрович, давайте дослушаем Тимофея, — вступилась за меня Светлана Львова.
— Вас, господа, на эти рискованные коммерческие переходы толкает выбранная профессия, но при этом ваши действия приводят к экономическому развитию Дальнего Востока, — продолжил я. — Казаки, солдаты совершают длительные переходы по Восточной Сибири и Дальнему Востоку по приказам вышестоящего командования и по требованиям присяги. Погибнуть в этом случае я считаю оправданным, а в случае перехода сотника Пешкова, который он предпринял, выпросив полугодовой отпуск, его возможную гибель считал бы бессмысленной, так как никакой пользы ни для государства, ни для армии, человек давший присягу не принёс бы. Я такого риска не приемлю.
— А может — это просто трусость? — спросившая Татьяна, с вызовом глядела на меня.
— Татьяна, погибнуть, выполняя свой воинский долг, я считаю естественным. Ты давал присягу, которую я приму через два года, и поэтому в любой момент обязан по присяге «телом и кровью, в поле и крепостях, водою и сухим путем, в баталиях, партиях, осадах и штурмах и в прочих воинских случаях храброе и сильное чинить сопротивление» врагам Веры, Царя и Отечества. А ставить на кон свою жизнь только для того чтобы доказать возможность перехода одноконь от Благовещенска до Санкт-Петербурга, извините, мадмуазель, но я этого не понимаю. И смелость или трусость, здесь не причем.
